Андрей Соколов - Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Вторая половина 30-х гг. была счастливым временем для Хайда. В марте 1637 году родилась дочь Анна, в июне 1638 года старший сын Генри. Их назвали в память первый жены и отца Эдварда. Общение с друзьями даровало интеллектуальное удовольствие. Профессиональная деятельность обеспечивала высокие доходы и помогала в обретении новых связей. Он мог рассчитывать на успешную и спокойную карьеру. Казалось, ничто не предвещало бури. В 1638 году для Шотландии был разработан Единый молитвенник. Прошло несколько месяцев — и спокойствию в стране пришел конец.

Этими словами Кларендон описал чувство стремительно приближавшейся гражданской войны, атмосферу, царившую в Коротком и Долгом парламентах.

Когда Хайд ступил на политическую стезю? В 1640 году, после одиннадцати лет личного правления Карла I, было объявлено о созыве парламента. Для состоятельного землевладельца из Уилтшира, ставшего успешным юристом, обладавшим связями в придворных кругах, решение стать депутатом казалось логичным продолжением семейных традиций и способом выразить конституционно-политические идеи, сформировавшиеся в Грейт Тью.

Решение о созыве парламента было принято королем по совету Томаса Уэнтворта в чрезвычайных обстоятельствах. Политическому спокойствию на острове пришел конец, когда в 1639 году началась война с Шотландией. Поводом для нее стало введение единого молитвенника (Книги канонов), что сильно задело религиозные чувства шотландских пресвитериан и привело к восстанию, которое иногда называют «шотландской революцией». Внимание, уделенное Хайдом этому событию в «Истории мятежа», дает основание полагать: автор считал его первоначальным толчком к революции. Прямая критика религиозной политики Карла I была для него невозможна ни во второй половине 1640-х гг., ни во время второй эмиграции. Тем более выразительно высказывание из первоначального текста: «Был ли молитвенник составлен с осторожностью и осмотрительностью? Был ли благоразумно дан выбор народу? Мог ли в тех обстоятельствах народ принять его? Были ли епископы того и другого королевства более нетерпеливыми и неумелыми, чем было допустимо в тех обстоятельствах? Были ли главные министры государства, служившие королю, которым он доверял, истинными друзьями церкви, достаточно ли они озаботились, когда беспорядки были в зародыше? Я полагаю, что нет, но оставляю за каждым право судить самому, основываясь на книгах того времени, дошедших до наших дней. Я уверен, что общее неприятие молитвенника было таково, что вся (шотландская) нация объединилась против него в Ковенант» [7, I, 98–99 ]. В то же время, Хайда, верного сторонника англиканской церкви, нельзя считать оппонентом этого решения. Он, скорее, считал, что оно было несвоевременным, запоздавшим. «Как считали и считают многие мудрые люди», если бы молитвенник вводили в 1633 году, такого сопротивления не последовало бы [7, I, 111 ]. Не стоит сбрасывать со счетов, что Кларендон испытывал долю неприязни к шотландцам — это заметно на страницах его сочинения. Показательна его ремарка по поводу Джеймса Стюарта, графа Тракуара, лорда-казначея Шотландии, «мудрого человека, в моем понимании самого мудрого, который только известен в той нации» [7, I, 101 ]. Примечательно замечание Хайда о «многочисленном, гордом и нуждающемся» дворянстве Шотландии («о простом народе, являющемся естественным рабом других, речь не идет», — уточнял он). По мнению Хайда, шотландское дворянство оказалось «в странном и униженном подчинении своему невежественному и надменному духовенству» [7, I, 215 ]. В этих словах видна ксенофобия автора, нелюбовь к священникам-пресвитерианам и презрительное отношение к народу. Кларендону было комфортнее искать корни мятежа в Шотландии, а не в Англии.

Недовольство в Эдинбурге не было, однако, спонтанной реакцией на молитвенник; оно зрело в течение нескольких лет. В отличие от отца, выросшего в Шотландии, проведшего в ней большую часть жизни, понимавшего характер народа и хорошо представлявшего, как будет встречен там любой его указ, Карл I плохо знал королевство, в котором в течение веков правили его предки. Его увезли из Эдинбурга, когда ему не было четырех лет, в следующий раз он приехал в Шотландию только на собственную коронацию в 1633 году. Историк Ч. Карлтон заметил: «Карл никогда не любил и не понимал шотландцев, но в то же время думал, что понимает их. Это было видно задолго до введения единого молитвенника» [31, 195 ]. Он доверял только тем шотландцам, которые придерживались англиканской веры. Наиболее влиятельным из них был Джеймс, маркиз Хамильтон, друг короля, который до рождения у последнего детей сам мог претендовать на шотландский трон. [7] Хамильтона нельзя считать влиятельным советником — Карл мало прислуживался к его осторожным советам по политике в Шотландии. Он был вместе с королем во время провалившейся попытки арестовать пять оппозиционных парламентариев в январе 1642 г. В 1643 г. Карл I даровал ему титул герцога. После первой гражданской войны пытался участвовать в урегулировании отношений между Карлом и ковенанторами. В 1648 году потерпел поражение от Кромвеля при Престоне, хотя имел превосходящие силы. После этого сражения был пленен и после суда казнен путем отрубания головы.

Шотландия была гораздо беднее Англии: ее государственный доход был ниже, чем английский, в тридцать с лишним раз. В крупнейшем городе страны Эдинбурге проживало около тридцати тысяч человек. Если в долинной части страны происходило развитие торговли и промышленности, то в горной Шотландии занимались скотоводством, а из земледельческих культур выращивали в основном овес. Там господствовала клановая система, сохранившаяся до времени поражения якобитского восстания 1745 года. Вожди кланов были в своих владениях куда более влиятельны, чем государство и королевские чиновники. Условия жизни подталкивали многих шотландцев, как жителей долин, так и горцев, наниматься на военную службу. Больше всего шотландцев служило во Франции и Нидерландах, немалое число воевало в Германии в войске шведского короля Густава-Адольфа, а некоторые добрались даже до далекой Московии. Самым знаменитым из «московских шотландцев» был Патрик Гордон, прослуживший в России почти сорок лет. На склоне жизни он стал наставником царя Петра в его «потешных» военных затеях и сумел доказать свою преданность. Говорят, когда в 1699 году Гордон тяжело заболел, царь навещал его ежедневно, и по преданию, сам закрыл глаза умершего, на похоронах бросил в могилу горсть земли, произнеся: «Я даю ему только горсть земли, а он дал мне целое пространство». Во время Тридцатилетней войны на континенте сражались шотландцы, сыгравшие затем важную роль в войнах времен революции. Шотландский главнокомандующий в годы революции Александр Лесли обучился военному искусству, воюя за Густава-Адольфа, на службе которому заслужил звание полевого маршала. Один современник язвительно сказал, что он «обучился ремеслу убивать за границей и вернулся убивать, во имя Бога, дома» [30, 20 ]. Благодаря связям он обеспечил доставку в Шотландию оружия и боеприпасов. Другой шотландец Александр Хамильтон на службе шведскому королю изготовлял легкие железные пушки взамен бронзовых и построил пушечный завод в Эдинбурге. Превосходство шотландцев в артиллерии повлияло на ход войны с англичанами.