Андрей Соколов - Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

По словам Кларендона, в беспорядочной и разношерстной лондонской толпе не могли не появиться те, кто предлагал пить за здоровье короля. В один из вечеров в середине марта Ормонд привел в квартиру Хайда, расположенную под покоями короля, некоего человека, которого он отрекомендовал как честного малого, служившего под его началом, с вестями из Лондона. Хайду он показался то ли много выпившим, то ли долго не спавшим. То, что он говорил, было так интересно, что сам Карл спустился, чтобы услышать его. Парень сообщил, что прибыл по приказанию сэра Джона Стефенса, хорошо известного всем троим. Стефенс был послан в Англию для связи со сторонниками короля, но арестован. Роялисты услышали, что в Лондоне жгут фейерверки и пьют за короля, Монк направил письмо в парламент, предложив ему распуститься. Посланец Стефенса добрался до Дувра, нанял баркас до Остенде, чтобы скорее предстать перед Карлом. Было видно, что он очень устал, но говорит правду. Даже тогда «король, поблагодарив Бога за новый проблеск надежды, почувствовал дух возможных изменений, но был далек от уверенности, что это приведет к революции, достаточной для его дела» [7, VI, 179 ].

Бегство Ламберта из Тауэра в середине апреля крайне обеспокоило и Монка, и эмигрантов. Хаттон давал иную, отличную от большинства историков, оценку Джону Ламберту, ибо видел в нем не заурядного искателя власти, а искреннего республиканца, чей страстный призыв не оставил его сторонников равнодушными. Сами обстоятельства бегства из Тауэра симптоматичны: генералу удалось скрыться при помощи слуги, следившего за его камерой; тот занял его место в постели, поэтому беглеца хватились только утром. На призыв Ламберта откликнулся Оки и несколько других отставных полковников, всего в Пасху 22 апреля при Эджгилле собралось несколько сотен человек, силы недостаточные, чтобы противостоять посланному Монком полковнику Ричарду Инголдсби. Тот с пистолетом в руке добрался до Ламберта и потребовал сдаться, угрожая в противном случае застрелить его. Пикантность этому эпизоду добавляло то, что Инголдсби был одним из «цареубийц», подписавших приговор Карлу I. На них не распространялось прощение за участие в войне против короля, и власть после реставрации оказалась перед дилеммой. С одной стороны, Инголдсби сыграл не последнюю роль в событиях, приведших к восстановлению Карла II на отцовском престоле, и был одним из офицеров Монка, раньше других, сразу после отставки Ричарда, вступивших в переписку с эмигрантским двором. Он через Мордаунта обещал помочь роялистам. С другой стороны, он был среди виновных в смерти Карла I. Сам Инголдсби утверждал, что ни разу не присутствовал на заседаниях Верховного трибунала, а поставить подпись его насильно заставил Кромвель, приходившийся ему кузеном, который, громко смеясь, вставил перо ему между пальцев и водил его рукой. Чтобы убедиться, что дело было так, говорил он, достаточно сравнить подпись на приговоре с его настоящей подписью. В то же время Инголдсби говорил, что понимает свою вину и согласится с любым решением короля. Кларендон отмечал: Карл II имел к нему некоторое сочувствие, но никогда не обещал ему прощения, объявив, что в дальнейшем те, кому это будет поручено, определятся, можно ли отделить Инголдсби от других цареубийц [7, VI, 222–223 ]. Кроме разгрома и пленения Ламберта ему в заслугу ставился захват склада оружия и амуниции в Виндзорском замке. Историку Цицилии Уэджвуд рассказ о том, что Кромвель водил рукой Инголдсби, представлялся «невероятным» [107, 175 ]. Однако ему предпочли поверить, и он оказался единственным из цареубийц, кто был полностью прощен. Более того, на коронацию Карла II в 1661 году ему был дарован титул рыцаря Бани. [11] Это название связано со средневековой традицией, которая предполагала, что будущий рыцарь проходит обряд очищения через баню.

Большое значение для роялистов имело установление контроля над флотом, располагавшимся в устье Темзы, которым командовал вице-адмирал Лоусон, «отличный моряк, но отъявленный анабаптист», насадивший людей таких взглядов на флотские должности. Государственный совет, назначенный после роспуска охвостья, посчитал, что сместить его небезопасно, но назначил главнокомандующим лорда Эдварда Монтагю, занимавшего эту должность при Оливере Кромвеле. Тот вступил в непосредственный контакт с Хайдом, обещав, что «Его Величество не будет разочарован ожиданиями в отношении его службы». Выбор Монтагю был точен. Как и Монк, он был, по словам Хаттона, «мастером обмана», обладая умением скрывать истинные намерения от самых близких сподвижников. Его кузен и доверенный секретарь Пепис чистосердечно признавал, что при всей остроте собственного восприятия был не способен понять игру, которую вел его патрон [75, 202 ]. Впрочем, опасения по поводу Лоусона тоже были напрасными — он поддержал Реставрацию.

Монтагю, получивший от Карла II титул графа Сэндвича, был не просто карьеристом, вовремя сменившим хозяина, а выдающимся ученым, математиком в широком, возрожденческом, смысле, астрономом, одним из основателей Королевского общества, автором любопытных описаний совершенных им плаваний. Тот же Пепис, сам в высшей степени образованный и состоявшийся, признавал, что Монтагю превосходил его по способностям и личным качества. Сэндвич не стал фигурой первого плана в политике, от него подчас требовался такт и выдержанность, например, во флотской службе под командой Джеймса, герцога Йоркского, ставшего Верховным адмиралом, ревностно относившегося к этому званию. Монтагю его превосходил. Возможно, этому способствовал характер адмирала, помогавший ему ладить с разными людьми. Кларендон писал: «Он был джентльменом, обладавшим таким привлекательным характером и поведением, что у него не могло быть врагов. Он обладал такими хорошими качествами и был так легок в общении, что ладил со всеми. Те, кто не знал его близко или был с королем все время, тогда как он оставался верен Кромвелю, не знали, как рано он раскаялся, как он рисковал, как это было опасно для него, и полагали, что король слишком щедр на награды для него. Другие, кто знали его лучше, но принадлежали к иной партии, считали, что внесли не меньший вклад в революцию, чем он, смотрели на него с долей гнева как на счастливчика, успевшего раньше их договориться об условиях. На самом деле в королевстве нет никого, кто бы в меньшей степени заслуживал таких обвинений. Он достиг своего положения, не вкрадываясь в доверие и не используя знакомства. Поступать так было для него неприемлемо» [10, 372–374 ]. Историк Оллард писал о Монтагю: «Пользоваться доверием и дружбой таких разных людей, как Кромвель и Кларендон, и даже Карл II с его характером, было редким и уникальным отличием» [75, 3 ]. Хайд не верил Монку, но Монтагю он поверил, хотя и не был с ним лично знаком. Когда в начале марта эмигранты получили информацию от своих надежных агентов о слухах, что Монтагю вступил в тайный сговор с Терло, Хайд отреагировал словами: «Это так смешно, что я не могу поверить». Действительно через несколько дней поступили новые сведения о том, что Монтагю заявил, будто не видит ни малейшей возможности урегулирования без возвращения короля [75, 77 ]. Именно Монтагю в мае привел флот в Голландию, чтобы доставить короля и его окружение на родину. С собой он захватил двенадцатилетнего сына, чтобы тот стал свидетелем исторического момента. Когда Карл II взошел на корабль вместе с гостями (среди находился голландский адмирал Обдем, с которым Сэндвич столкнется в морском бою через пять лет), он получил заверения в верности своих подданных. Тогда же состоялась первая встреча и беседа Кларендона с Монтагю, содержание которой неизвестно.