Андрей Соколов - Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Тем временем в Англии к октябрю 1659 года охвостье столкнулось с новым офицерским заговором. Вейн и Хезльриг, которых Кларендон считал лидерами парламента на тот момент, решили играть на упреждение и провели решение, что сбор денег без согласия парламента является изменой [7, VI, 145 ]. 11 октября парламент принял декларацию, провозгласив: «Те, кто служит в армии, как любой свободнорожденный англичанин, имеют право подавать в парламент петиции, но им следует знать, что надо проявлять осторожность как в способе, так и в содержании того, что они хотят. Подготовка и подача петиций должна быть мирной и не должна вести ник разрушению республики, ни к бесчестию парламента» [11, III, 1567 ]. Попытка уволить Флитвуда и некоторых других генералов завершилась новым разгоном охвостья. 13 октября Ламберт прискакал к дому спикера и заявил, что тому нечего делать в Вестминстере. Ленталл пытался возражать и воззвал на помощь охрану, но генерал использовал силу, не позволив ее командиру сесть на коня [7, VI, 146 ]. Офицеры быстро сознали, что ступили на «скользкий путь», ибо парламент заблокировал все пути получения доходов. С целью управления страной был создан «Комитет безопасности», в который вошли не только организаторы переворота, но и несколько юристов, в том числе Уайтлок, и республиканцев, в том числе Вейн — всего 23 человека. Однако общественной поддержки Комитет, «дикое новое изобретение», по выражению Кларендона, не имел: обещая конституционные проекты, он вступил в переговоры с Ричардом Кромвелем, с одной стороны, и пытался завязать контакты с эмигрантами, с другой.

Угроза для армейской верхушки возникла со стороны командующего армией в Шотландии — генерала Джорджа Монка, прямо выступившего в пользу охвостья. Войско Монка было лучшей частью английской армии. В Шотландии, в неблагоприятном окружении, оно сохранило дисциплину и боевые качества на более высоком уровне, чем другие. 20 октября Монк в своем письме спикеру Ленталлу осудил насилие над парламентом: «Я намерен милостью Бога и с его помощью как истинный англичанин стоять за парламент и отстаивать его свободы и полномочия. Слава Богу, наша армия здесь храбра и едина. У меня нет сомнения, что она проявит это перед вами» [11, III, 1569 ]. При встрече с представителями Комитета он заявил, что «применение против парламента силы было разрушительным действием для власти, и абсолютно необходимо восстановить его свободы, права и привилегии» [7, VI, 151 ]. Мнение Кларендона о Монке не было однозначным: тот происходил из древней девонширской фамилии, известной лояльностью к монархии, но стал на сторону парламента. Ко времени пленения Карла I у него установились тесные и доверительные отношения с Кромвелем, который сыграл на «сердечной любви» Монка к деньгам. Сразу после смерти протектора он создавал впечатление о себе как о политике, наиболее склонном к интересам Карла II, но так, чтобы не рисковать и ничего не потерять [7, VI, 152–155 ]. Например, он отверг предложение младшего брата, стойкого роялиста, установить взаимодействие с королем напрямую. Недовольство «Комитетом безопасности» показывало лондонское Сити. И Ламберт, и Десборо утратили власть даже над собственными военными частями. Власть генералов продержалась два месяца, уже в декабре к управлению вернулось охвостье.

1 января 1660 года Монк выступил в поход на Лондон. К нему присоединились генерал Ферфакс, находившийся со своим отрядом в Йорке, и некоторые другие армейские командиры. Монка подталкивали к решительным действиям многочисленные петиции, требовавшие «свободного парламента». Вступив в Лондон как «защитник» охвостья и выполнив его приказ о подчинении Сити, Монк, по выражению Хаттона, проявил качества «гроссмейстера по шахматам» и сам перешел на сторону Сити, обеспечив включение в парламент большой группы пресвитериан (90 человек), изгнанных индепендентами во время Прайдовой чистки. Это вынудило многих индепендентов и республиканцев покинуть Вестминстер. Сити приветствовал солдат Монка, устроив для них «ночь жареного охвостья», народное празднество с вином и жарким из говядины, баранины и птицы, сопровождавшееся колокольным звоном и фейерверками, которых с моста Стренд С. Пепис насчитал тридцать один. Хаттон считал, что это было самое большое гулянье, устроенное в Лондоне. Одним из проявлений кампании поношения охвостья была фраза «Поцелуй меня в парламент», в которой последнее слово заменяло другое непристойное слово. На здании биржи появилась картинка с изображением громадных ягодиц, из которых содержимое вываливалось прямо в рот вице-адмирала Лоусона, известного радикальными взглядами, с подписью «Благодарность от парламента» [58, 91 ].

В речи перед парламентом 21 февраля Монк заявлял: «Хочу перед Богом заверить вас, что перед моими глазами нет ничего, кроме величия Бога и устроения наших наций на принципах республики; для меня нет ничего важнее. Я готов пасть ниц, чтобы достичь этих целей. Что касается путей, не хочу ничего навязывать, вы должны быть полностью свободны в этом отношении. Позвольте только сказать, что силой божественного провидения старые принципы рухнули, и по здравому рассуждению их восстановление приведет к гибели трех наших наций» [11, III, 1580 ]. В течение недель, проведенных во главе войск в Лондоне, Монк продемонстрировал политическое чутье. Он считал: главная опасность идет от «фанатиков». Среди других сект он считал наиболее опасными квакеров из-за радикализма и их взглядов на богослужение. В то же время он не хотел доводить до крайности, предпочитая действовать умиротворяющее, рассматривая жалобы квакеров и освободив из заключения группу баптистов. В его армии на высоких должностях полковников было, по крайней мере, три человека, имевших радикальные религиозные и республиканские взгляды. Это были Оки, Рич и Овертон. Хаттон показал, что Монк стремился избежать опасности с этой стороны, расположив их полки в отдалении.

«Присяга» Монка на верность парламенту была нарушена в самом скором времени. В своем новом пресвитерианском составе парламент просуществовал меньше месяца, до 16 марта, когда было объявлено о его самороспуске. По мнению Т. А. Павловой, его политика «служила тому, чтобы расчистить путь к реставрации монархии, покончить с республиканизмом, сделать компромисс с королем возможно более мирным и безболезненным для собственнических классов» [131, 181 ]. Эта точка зрения отличается от свидетельства Кларендона, утверждавшего: до последнего момента не было очевидно, как поведет себя Монк. Его поход в Англию «породил в душе короля слабую надежду (Бог видит, что она была очень слабой), что это может привести к изменениям» [7, VI, 163 ]. Став на сторону Сити, генерал не высказывал намерения служить Карлу II, оставаясь сторонником республики по голландскому образцу и представляя себя на месте принца Оранского. Со времени прибытия из Шотландии он не встречался ни с кем из роялистов, не освободил ни одного из них, томившихся в тюрьмах, более того, людей продолжали арестовывать при малейшем подозрении в роялизме [7, VI, 175–176 ]. Мнение историка Тима Харриса в этом вопросе ближе к Кларендону, чем к Павловой: «В своих действиях Монк в основном реагировал на общественное давление, чем реализовывал собственный ясный проект» [50, 44 ]. По мнению Хаттона, по крайней мере, до начала марта в столице говорили в равной мере о трех вариантах разрешения политического кризиса: восстановление протектората Ричарда Кромвеля, приглашение Карла II, установление протектората самого Монка. Как считал этот историк, никаких доказательств, что генерал серьезно обдумывал эту возможность, нет, что еще важнее, ни один из его друзей и близких сторонников не рассматривал это как проект [58, 107 ]. На второй неделе марта, ознаменовавшейся новым кризисом в отношениях с парламентом, завершившимся его роспуском, Монк, очевидно, осознал, что проводимая им политика ведет к реставрации монархии Стюартов.