Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Со своей стороны, Британия была озабочена строительством «второй империи», после того как она потеряла свои американские колонии, кроме Канады. В противоположность доктрине меркантилизма, определявшей политику Англии в период Стюартов и первых Ганноверов, «вторая империя» создавалась на принципах рыночной экономики, которые нашли отражение в классических трудах А. Смита, Д. Риккардо и Дж. С. Милля. Если в XVII–XVIII вв. «первая империя» привлекала главным образом плантаторов и перекупщиков сырья, которые курсировали между Лондоном и Нью-Йорком, чтобы обогатиться за счет эксплуатации колоний Нового Света, предприниматели «второй волны» стремились вкладывать средства в формирование азиатских рынков для продукции британских фабрик, обеспечивая их одновременно новыми источниками сырья [100].

Тем не менее к середине XIX столетия выходцы из аристократических фамилий по-прежнему занимали ключевые позиции в Российской и Британской империях, принимая внешнеполитические решения нередко в ущерб экономическим интересам промышленников и социальным нуждам наемных работников. Как справедливо писал историк, «британская элита, которая рекрутировалась из аристократии на протяжении длительного периода времени и которая преимущественно получала классическое образование в Оксфорде или Кембридже ( an Oxbridge education ), как правило, пренебрежительно относилась к бизнесу» [101]. Однако к концу Нового времени холодный прагматизм и трезвый расчет государственных деятелей, торговцев и предпринимателей — проводников политической и экономической экспансии Британии в странах Азии и Африки — стали постепенно брать верх над горячим стремлением молодых аристократов отправиться навстречу опасностям в экзотические регионы планеты. Следует отметить, что одной их типичных особенностей как русской, так и британской колониальных администраций на протяжении XIX в. выступала сравнительно широкая автономия на местах военных и гражданских чиновников, назначенных туда правительствами метрополий. Нелишенные карьерных амбиций, они сочетали в себе стремление к пунктуальному выполнению служебных обязанностей «на задворках империй» с непоколебимой верой в то, что их призвание — борьба за интересы империи на Востоке. Энергичная деятельность таких лиц находила отражение не только в репортажах журналистов, но красочно описывалась в многочисленных романах и воспевалась авторами поэтических произведений [102].

Однако, несмотря на внешнюю схожесть цивилизаторских миссий Российской и Британской империй, между ними существовали серьезные отличия. Если первая к середине XIX в. оставалась континентальной, доиндустриальной страной, правительство которой, как справедливо отмечает английский историк Альфред Рибер, боролось с «оттоком населения, либо уклонявшегося от выполнения государственных обязанностей, либо стремившегося к дополнительным экономическим возможностям и повышению благосостояния» [103], вторая превратилась в крупнейшую морскую державу, «мастерскую мира», которая восстановила свое могущество после временного ослабления, вызванного американской революцией и Наполеоновскими войнами, и испытала промышленный переворот 1780–1840-х гг. [104]Неслучайно любой беспристрастный наблюдатель мог бы описать «вторую империю» как «протестантскую, коммерческую и морскую», чьи владения связаны между собой фри-тредом и чей девиз звучал как три 'С': «Commerce, Christianity and Civilization» («Торговля, Христианство и Цивилизация») [105].

Далее, в противоположность царской России, британская политическая элита к середине XIX в. остро ощущала необходимость согласования либеральных принципов представительной парламентарной демократии, существовавшей в самой метрополии, с преимущественно авторитарным стилем управления Лондоном колониальной периферией, за исключением будущих «белых» доминионов, где возникли парламенты, правительства и суды по образцу Соединенного Королевства.

Наконец, по контрасту с Россией, Британия предпочитала утверждать свое господство над зависимыми территориями с помощью закулисных сделок, компромиссных подходов и денежных субсидий местным правителям, хотя Сент-Джеймский Кабинет не гнушался использовать и военную силу в случаях отказа местных правителей поддерживать «гармонию» двухсторонних отношений. Учитывая очевидное лидерство в обеспечении морских перевозок и торговли, подавляющее большинство британцев рассматривало сначала коммерческие, а затем и предпринимательские доходы как более значимые для роста благосостояния империи, чем сомнительные выгоды, получаемые в результате осуществления жесткого военно-политического контроля над ситуацией в заморских территориях.

Вот почему помимо геополитических мотивов Большой Игры ее начало было обусловлено комплексом экономических причин. Несмотря на общую для двух империй потребность в расширении сырьевой базы для индустриального развития, многие эксперты обращали внимание на различный характер британской и российской коммерции. По данным статистики, Англия получала значительный доход от торговли с Азией, в особенности с Китаем и Индией. Благодаря положительному торговому балансу, ей удавалось покрывать дефицит, возникавший в результате экспортно-импортных операций с компаниями США и Европы, включая Россию, которая занимала второе место после Франции по объему оборота с Британией на протяжении 1860-х — 1880-х гг. Как подчеркивают некоторые специалисты, профицит в торговле с Индией повлиял на заинтересованность Британской империи сохранить низкие взаимные тарифы в коммерческих операциях с Соединенными Штатами и государствами Европы. Неудивительно, поэтому, что имперская экспансия казалась сторонникам наступательной внешней политики ( forward policy ) «неизбежной данностью и величественным обязательством» по поддержанию мирового экономического лидерства Великобритании [106].

В отличие от английских промышленников, российские предприниматели не были готовы к открытой борьбе с конкурентами на европейских потребительских рынках. Однако необходимый совокупный спрос на товары отечественных компаний как внутри империи, так и в соседних азиатских странах можно было обеспечить политическими методами. Как говорилось в меморандуме атташе британского посольства в Петербурге Т. Мичелла о торговле между Англией и Россией в 1865 г.: «Целью, в жертву достижения которой ежегодно приносятся таможенные сборы в таких больших масштабах, допускается так много обмана и дезорганизации, а международные коммерческие связи воспринимаются с пренебрежением, и с которой, как следует помнить, связаны самые важные интересы России, этой целью выступает защита ее экономики от разрушительной иностранной конкуренции» [107].