Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

В реальности деятельность чиновников на местах иногда превосходила их компетенцию и объем функций, которые они были уполномочены выполнять в отдаленных азиатских странах, тогда как их амбиции основывались на симпатиях викторианцев к волевым личностям, преисполненным чувством долга и приверженным высоким моральным обязательствам. Чтобы составить представление об этой группе участников Большой Игры, достаточно, например, прочитать историю жизни некоего Джона Никольсона, рассказанную английским историком Ч. Алленом. Этот Никольсон находился на службе Ост-Индской компании с 1839 г. вплоть до мятежа сипаев, когда он был убит восставшими туземными солдатами. «Не будучи «командным игроком», — пишет Аллен, — Никольсон представлял собой интегральный элемент небольшого сообщества полувоенных — полуадминистраторов, или, по моей терминологии, — господ офицеров ( Soldier Sahibs ), усилиями которых и было сформировано то, что называют в современном Пакистане Северо–3ападной пограничной провинцией…» [163].

Молодые субалтерны, подобные Никольсону, выступали в качестве важных связующих звеньев между центрами разработки решений и регионами их непосредственного исполнения, специфика которых в условиях быстро менявшейся ситуации накладывала дополнительный отпечаток на деятельность «рядовых» участников Игры. При этом большинство из них обычно не получало достаточного финансирования, четкого руководства и координации действий, а также адекватного картографического обеспечения, особенно в ее начальный период. Гораций Рамбольд, временный поверенный Соединенного Королевства в Санкт-Петербурге, нарисовал портрет таких «игроков» в письме к министру иностранных дел лорду Кларендону от 19 мая 1864 г.: «На местах служит множество 'беспокойных душ' ( unquiet spirits ), некоторые из них проникнуты честолюбивым стремлением отличиться за счет выдающихся достижений, тогда как другие представляют собой искателей приключений или людей с неудавшейся карьерой и испорченной репутацией, которые были отправлены в эти отдаленные регионы в качестве наказания» [164].

Однако, как уже отмечалось выше, вклад таких колониальных офицеров — разведчиков и администраторов, как А. Конолли, Г. Роулинсон, А. Бернс, Н. Илайэс, Ф. Янгхазбенд и многих их коллег, в изучение, описание и топографическую съемку «ничейных» областей Евразии достоин восхищения. Показательно, что, как верно заметил один историк, «никто из британских офицеров, участвовавших в Большой Игре, не желал именоваться «шпионом» и предпочитал описывать свою деятельность как осуществление рискованных экспедиций с целью расширения географических представлений о мире» [165].

Возвращаясь к российским реалиям, подчеркнем, что, с нашей точки зрения, не будет ошибкой поместить канцлера А.М. Горчакова и военного министра Д.А. Милютина в список ключевых «игроков», поскольку именно этим двум государственным деятелям принадлежит пальма первенства в формулировании основных принципов внешней и военной политики России на протяжении второй половины XIX в. Однако при этом стоит обратить внимание на замечание канадского ученого Д. Макензи, автора нескольких детальных исследований по истории государственного аппарата императорской России, о том, что «соображения власти и престижа играли для них (министров. — Е.С .) даже большую роль в стремлении к внешней экспансии», чем какие-либо экономические, культурные или религиозные мотивы [166]. И все-таки, несмотря на постоянное бюрократическое соперничество между двумя ведущими структурами, обеспечивавшими разработку и проведение внешнеполитического курса России на Востоке — Азиатским департаментом МИД и Азиатской частью Главного штаба, их сотрудничество имело результатом максимальное расширение территории Российской империи к концу XIX в., если оставить за скобками продажу Аляски Соединенным Штатам в 1867 г.

По модели, близкой к британской, российские цари назначали в регионы империи губернаторов или генерал-губернаторов, чтобы ослабить зависимость суверена от министров на региональном уровне, обеспечив монарху канал непосредственной связи с административными органами на местах. Другим побудительным мотивом для царского правительства по сохранению сложившейся вертикали власти выступало стремление контролировать провинциальные элиты с помощью генерал-губернаторов, чьи прерогативы распространялись не только на военную, но и на гражданскую сферу [167].

Разумеется, участники Большой Игры со стороны России обладали многими качествами, которые сближали их с британскими «игроками» как в центре, так и на местах. М. Эдвардес сравнил политическую наивность, недостаточное знание топографии, часто неоправданный энтузиазм и личные амбиции русских с аналогичными чертами характера английских исследователей в Центральной и Восточной Азии [168]. Среди россиян, которые внесли свою лепту в изучение «затерянных азиатских миров» выделяются имена Николая Пржевальского, Бронислава Громбчевского, Николая Нотовича, Петра Козлова, Андрея Снесарева и других, то есть тех российских первопроходцев, которые пересекали просторы Евразии в поисках новых военных и торговых маршрутов, неизвестных горных перевалов и проходов, трудно доступных городов и укрепленных форпостов, вызывая отчетами о своих поездках неподдельное изумление у коронованных особ, специалистов и обывателей. Автор убежден, что к когорте непосредственных участников Большой Игры следует отнести таких военных администраторов, бывших нередко офицерами Генерального штаба, как Василий Перовский, Константин Кауфман, Дмитрий Романовский, Михаил Черняев, Михаил Скобелев, Михаил Ионов, Карл Маннергейм, список можно продолжать, действовавших подчас не только за рамками инструкций официального Петербурга, но даже и вопреки им [169].

Подобно сынам Туманного Альбиона, многие из русских открыто заявляли о цивилизаторской миссии православной империи на Востоке. «В случае конфликта с Англией, — писал Н.П. Игнатьев, один из вдохновителей Большой Игры, деятельность которого будет рассмотрена в следующей главе, — именно в Азии мы можем бороться против нее с шансом уменьшить британское могущество» [170]. Не достигнув часто и тридцатилетнего возраста, хорошо образованные и честолюбивые, молодые офицеры на русской службе были преисполнены не только патриотизмом и отвагой, но и скрытой завистью к своим старшим командирам, которые успели получить ордена и чины в ходе Кавказской или Крымской кампаний. К примеру, военный министр Д.А. Милютин, дал в своем дневнике следующую посмертную характеристику М.Д. Скобелеву, одному из ярких участников Большой Игры, герою русско-турецкой войны 1877–1878 гг. и покорителю Туркмении в 1881 г., начинавшему свою громкую карьеру в посткрымский период: «Можно пожалеть о преждевременной смерти Скобелева: он был еще молод, кипел деятельностью и честолюбием, обладал, несомненно, блистательными боевыми качествами, хотя и нельзя сочувствовать ему, как человеку. У него честолюбие преобладало над всеми прочими свойствами ума и сердца настолько, что для достижения своих честолюбивых целей он считал все средства и пути позволительными, в чем признавался сам с некоторым цинизмом» [171].