Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Видное место среди работ современников занимают фундаментальные труды Джорджа Керзона, неутомимого путешественника, великолепного географа, блестящего дипломата и государственного деятеля, который подверг глубокому анализу различные аспекты англо-русского противостояния [20] Особенно, см.: Curzon G. Russia in Central Asia in 1889. London: F. Cass, 1889; idem . Persia and the Persian Question. London: Longman, Green, 1892. Vol. 1–2; idem . Problems of the Far East. Japan — Korea — China. London: A. Constable, 1896. . Можно без преувеличения сказать, что он внес решающий вклад в разработку понятия «естественной» или «научной» границы (фронтира), которая была призвана обосновать пределы расширения колониальной периферии империй [21] Curzon G . Frontiers. Oxford: Clarendon Press, 1907. .

История соперничества Великобритании и России нашла отражение в лекции профессора Генри Дэвиса, прочитанной в Оксфорде в 1924 г. Примечательно, что он определил Большую Игру как серию разведывательных миссий, совершенных европейцами — прежде всего англичанами, русскими, французами и немцами, нередко в обличье восточных купцов или паломников на отдаленных рубежах имперских владений [22] Davis H . The Great Game in Asia, 1800–1844. London-Oxford: H. Milford — Oxford University Press, 1927. . Спустя двадцать лет британский историк, Гай Уинт, размышляя о геополитическом соревновании англичан и русских в Азии, справедливо заметил, что «правительства с каждой стороны предоставляли лицензии своим агентам на планирование и контрпланирование, не доводя дело до настоящего взрыва, и что-то вроде Игры возникало между ними по обоюдному, хотя и не признанному официально согласию» [23] Wint G . The British in Asia. London: Faber and Faber, 1947. P. 142. .

Новое, более глубокое и объективное исследование интересующей нас проблемы было дано уже во второй половине XX в. такими крупными историками как Майкл Эдвардес, Дэвид Джиллард, Джеральд Морган, и особенно, Эдвард Ингрэм. По мнению Эдвардеса, Большая Игра представляла собой соревнование за политическое преобладание в Центральной Азии между демократической Британией и авторитарной Россией, что полностью отвечало романтике дальних странствий и приключений викторианской эпохи. Показательно, что он процитировал высказывание российского канцлера графа К.В. Нессельроде, который назвал секретную русско-британскую войну в Азии «турниром теней», имея в виду стремление Лондона и Петербурга избежать открытой вооруженной конфронтации [24] Edwardes M . Playing the Great Game. London: H. Hamilton, 1975. P. VII–VIII. Также о концепции K.B. Нессельроде в приложении к Индии см.: Sarila N.S. The Shadow of the Great Game — The Untold Story of India's Partition. London: Constable, 2006. P. 18. . С точки зрения Джилларда, расстановка сил на Евразийском континенте к концу первой половины XIX в. изменилась в пользу Великобритании и России, то есть тех государств, которые заменили Францию и Китай в гонке за доминирование в Азии [25] Автор использует названия «империя Цин» и «Китай» как синонимы. В действительности же в рассматриваемый период Китай был частью другой страны — империи Цин. Маньчжуры захватили Китай (как и некоторые другие государства) и включили его в свою империю Цин, созданную ими ранее вне границ Китая. Китай вновь обрел государственность уже после распада империи Цин в начале XX в., когда ханьцы создали свое национальное государство — Китайскую Республику. — Прим. ред . . Крымская война 1853–1856 гг. открыла новую фазу соперничества, переместив фокус восточной политики Лондона и Петербурга с Кавказа на Средний и Дальний Восток [26] Gillard D . The Struggle for Asia, 1828–1914. A Study in British and Russian Imperialism. London: Methuen, 1977. P. 9, 95. . В свою очередь Морган полагал, что Большая Игра являлась скорее иллюзорным, чем реальным процессом. Его исследование показало необходимость перекрестной верификации разведывательной информации, собранной военными и политическими агентами на местах, поскольку многие из них преувеличивали, а иногда даже прямо фальсифицировали сведения об «агрессивных» замыслах противоположной стороны. Выражая сомнения относительно концепции упоминавшегося профессора Г. Дэвиса, который обосновал создание спецслужбами Британии и России разветвленной шпионской сети в странах Востока, Морган рассматривал «турнир теней» как миф, порожденный несколькими энтузиастами — молодыми офицерами колониальной службы в собственных интересах продвижения по лестнице военной карьеры на фоне борьбы за модернизацию традиционных азиатских социумов [27] Morgan G. Myth and Reality in the Great Game. P. 64–65; idem . Anglo-Russian Rivalry in Central Asia: 1810–1895. London: F. Cass, 1981. P. 133–158. .

Исследования Э. Ингрэма внесли неоценимый вклад в расширение наших представлений о происхождении Большой Игры. «Между 1828 и 1907 гг., — писал он в первой из серии монографий по данной теме, — Большая Игра в Азии представляла собой поиски Британией наилучшего способа отражения русской угрозы Индии». Ингрэм следующим образом описывал ее генезис: «Непреложным географическим фактом являлась необходимость для британцев защищать границу ( frontier ), в то время они не могли найти никого, кто бы взялся за это дело вместо них. Указанные обстоятельства и обусловили начало Большой Игры» [28] Ingram E . The Beginning of the Great Game in Asia, 1828–1834. London: Clarendon Press, 1979. P. 13, 339. . Отнеся это событие к эпохе Великой Французской революции, историк предположил, что «репетиции Большой Игры состоялись в Египте и Багдаде, когда в конце XVIII в. против Наполеона выступила вторая коалиция» [29] Idem . Commitment to Empire: Prophesies of the Great Game in Asia, 1797–1800. Oxford: Clarendon Press, 1981. P. 17. . Таким образом, по его мнению, острейшая англо-французская борьба за господство в Европе завершила так называемую эру Колумба и одновременно дала старт Большой Игре, в которой к началу 1820-х гг. Россия заменила Францию как ключевого участника [30] Ibid . P. 399–401. . В своем заключительном труде, охватывающем последнюю четверть XVIII — первую треть XIX в., Ингрэм пришел к неожиданному выводу о том, что Большая Игра была вызвана стремлением британцев навязать остальному Человечеству свои представления об устройстве мира, а затем попыткой избежать последствий провала предпринятых усилий [31] Ingram E. In Defence of British India. Great Britain in the Middle East, 1775–1842. London: F. Cass, 1984. P. 7. . Чтобы аргументировать эту интерпретацию, британский профессор предложил определить Большую Игру как «изобретение англичан в соавторстве с турками, иранцами, афганцами и сикхами, направленное против русских» [32] Ibid . P. 152. .

Нетрудно заметить, что представленные авторы, испытавшие влияние реалий холодной войны, как правило, ограничивали причины и проявления Игры одним — двумя политическими или экономическими факторами. Более сбалансированную концепцию можно обнаружить в работе американца Дэвида Фромкина, который сформулировал понимание Игры в узком и широком планах. Если в первом случае исследователи обычно акцентировали внимание на разведывательных операциях, то во втором — они были склонны рассматривать Большую Игру как составную часть русско-британского имперского соперничества. Важно также подчеркнуть, что Фромкин детально проанализировал геостратегические особенности данного процесса, отразившегося на характерах и судьбах некоторых ведущих «игроков» [33] Fromkin D . Op. cit. Р. 936–951. .