Владимир Шишкин - Королевский двор Франции в эпоху Возрождения

Со второй половины XVI в. доминирующим политическим и культурным влиянием в Европе стала обладать Испания, королевский двор которой по численности придворных, строгости и одновременно рациональности этикета и церемониала считался образцовым вплоть до середины XVII в., когда инициативу перехватил окончательно его главный соперник — двор французский. В 1548 г. при испанском дворе Габсбургов, являвшихся наследниками бургундских герцогов, произошла большая организационная реформа: за основу нового придворного порядка был принят бургундский церемониал [307] Duindam J . Vienna and Versailles. The Courts of Europe's dynastic rivals, 1550–1780. Cambridge: Cambridge university press, 2003. P. 23–24. . Со временем он обрел свой неповторимый облик и, благодаря политическому могуществу императора Карла V и короля Филиппа II, оказал влияние на остальные европейские дворы. Франция последних Валуа не сразу попала под обаяние испанской моды и церемониала: сказывалось многолетнее военно-политическое противостояние французов и испанцев [308] Bourciez E. Les moeurs polies et la literature de cour sous Henri II. Paris: Hachette, 1886. . Однако ситуация изменилась во второй половине столетия, когда Валуа уступили Габсбургам в Итальянских войнах, Франция погрузилась в гражданское противостояние и на время отказалась от европейского главенства. Принято считать, что жесткий придворный регламент Генриха III 1585 г. уже носил на себе явную печать испанского влияния и, опосредованно — бургундского [309] Aux sources de l'étiquette à la cour de France (XVIe–XVIIIe siècles)//Сайт Исследовательского (научного) центра замка Версаля/http://chateauversailles-recherche.fr/francais/ressources-documentaires/corpus-electroniques/corpus-raisonnes/l-etiquette-a-la-cour-de-france (дата обращения — 28 мая 2018 г.). . Однако французский двор не стал повторением Эскуриала и тем более Хофбурга и никогда не перенял бы правила, культивируемые при чужих дворах. Совершенно очевидно, что пути развития французского и испанского церемониала были совершенно разными: если французский подчеркивал роль монарха как центра всей социально-политической жизни при дворе, то испанский стремился изолировать короля, делая его недосягаемым для окружающих [310] Mariéjol J.-H. La Réforme et la Ligue — L'Édit de Nantes (1559–1598)//Histoire de France/Éd. E. Lavisse. T. VI (1). Paris, 1911. P. 218. . Публичность жизни французского двора, связанная с его функцией ключевого социально-политического института, уже в XVI в. резко контрастировала с закрытостью двора испанского [311] Elliott J.H. Spain and its world, 1500–1700. New-Haven-London: Yale. University Press, 1989. P. 142–161. .

Очевидно также, что организационное и церемониальное наследство двора Бургундии использовалось королями Франции и ранее второй половины XVI в., в большей мере применительно к большим и значимым мероприятиям, в рамках большого церемониала, имеющего общегосударственное значение. Знаменитая встреча Франциска I и английского короля Генриха VIII в Лагере Золотой Парчи летом 1520 г. была наполнена празднествами, военными, интеллектуальными поединками в духе бургундского церемониала [312] Wheaton B.K. Savoring the Past. The French Kitchen and Table from 1300 to 1589. New York: Touchstone, 1996. P. 42; Караваева Е.Э. Встреча Генриха VIII и Франциска I на поле Золотой Парчи: союз, соперничество и репрезентация власти//Средние века. Вып. 75 (1–2). М.: Наука, 2014. С. 58–91. . Одни затраты на ее организацию составили 30 265 турских ливров — почти половину годовых расходов казны на двор, что говорит о первостепенном значении, которое французский король придавал этой встрече двух дворов [313] Comptes de l'Hôtel des rois de France aux XIV–XVe siècles. P. XXXVII. . Аналогичным образом была организована встреча императора Карла V, воспитанного в духе бургундского церемониала, во время его спешного проезда через Францию во фламандские владения, в ноябре 1539 — январе 1540 г. В стремлении произвести эффект и удивить гостя, французы продемонстрировали самый высокий уровень представительства, когда лично Франциск I, члены его семьи и весь двор встречали и сопровождали гостя от границы до границы, с чередой непрекращающихся торжеств и пиров [314] Redondo A . Un témoignage espagnol sur la cour de France en 1539//Mélanges de la Casa de Velâzquez. T. 2, 1966. P. 333–337. . Прием императора, кульминацией которого был торжественный въезд в Париж, обошелся казне в фантастические 93 000 турских ливров при общих годовых расходах двора в 215 000 т.л. [315] Lemonnier H. Les Guerres d'Italie. La France sous Charles VIII, Louis XII et François Ier//Lavisse E., éd. Histoire de France. T. V (1). Paris: Hachette, 1903. P. 209. Впрочем, для самого Карла V путешествие по Франции стало явно затратным. Так, известно, что по приказу его брата, эрцгерцога Фердинанда Австрийского, в январе 1539 г. для Франциска I, его сыновей, и Анна де Монморанси было изготовлено 17 комплектов военных доспехов придворным мастером из Инсбрука Й. Зойзенхофером, которые и были подарены во время встречи двух дворов. Один из этих доспехов — полевой и турнирный гарнитур Франциска I — ныне хранится в ГИМ в Москве [316] Герасимова А.А. Турниры/Королевские игры. Западноевропейское оружие и доспехи позднего Ренессанса в собрании Исторического музея/Авт.-сост. А. А. Герасимова. М.: Исторический музей, 2016. С. 178–183. .

Современные исследователи отмечают, что правила, принятые при бургундском дворе, использовались при организации торжественных въездов королей в города (особенно бывшего бургундского государства), равно как при крещениях и похоронах членов королевской фамилии. Очевидно, что учитывался также бургундский опыт формирования процессий и шествий, оформления дорогостоящих декораций церемониального пространства, убранства помещений, четкого соответствия каждому мероприятию вида и цвета одежды участников [317] Hurlbut J. D. Ceremonial entries in Burgundy: Philip the Good and Charles the Bold (1419–1477). Indiana University, 1990. P. 9. Murphy N. Ceremonial Entries, Municipal Liberties and the Negotiation of Power in Valois France, 1328–1589. Leiden-Boston: Brill, 2016. P. 118; Gaude-Ferragu M . D'or et de cendres. La mort et les funérailles des Princes dans le royaume de France au bas Moyen Âge. Villeneuve d'Ascq: Presses universitaires de Septentrion, 2005. P. 235; Brero Th . Les baptêmes princiers. Le cérémonial dans les cours de Savoie et Bourgogne (XVe–XVI s.). Lausanne, 2005. . Так, именно бургундская мода на черный цвет — цвет королевского достоинства, добродетели, смирения и воздержанности — стала доминирующей в XV и особенно в XVI в. при европейских дворах, в том числе при французском [318] Пастуро М . Черный. История цвета. М.: Новое литературное обозрение, 2017. С. 78–79. . Бургундский дипломатический церемониал, связанный с приемом гостей — представителей иных дворов и государей, или же самих монархов, также был адаптирован и доведен до совершенства французами. При этом обязательно подчеркивалось сакральное пространство государя, в частности, во время публичных аудиенций: трон герцога (короля) обязательно должен располагаться на возвышении; во время церемоний между монархом и гостями обязательно соблюдалась определенная дистанция; пиры и подарки также были неотъемлемой частью этого церемониала [319] Huesmann J. La procédure et le cérémonial de l'hospitalité à la cour de Philippe le Bon, duc de Bourgogne//Revue du Nord, 2002/2 (n° 345 — 346). Р. 295–317; Хейзинга Й. Осень Средневековья. С. 281–282. . Наконец, эстетическая привлекательность церемоний этого двора, пусть дорогостоящая, зато прославляющая государя и его дом, доставляющая удовольствие участникам и зрителям, вкупе с дисциплинирующим социальным началом, со временем даже стала частью « бургундского мифа ». Как писал Оливье де Ла Марш, во время публичных аудиенций, проходивших при бургундском дворе по понедельникам и пятницам, герцог входил в залу для приемов всегда со свитой, « в сопровождении дворян своего отеля, а именно, — принцев, канцлера, шталмейстеров, и других чинов » [320] Olivier de La Marche . Estat de la Maison du duc Charles de Bourgogne, dit le Hardy (1474)/Mémoires d'Olivier de La Marche//Éd. MM. Michaud et Poujoulat. T. III. 1e série. Paris, 1837. P. 580. .