Елена Рыдзевская - Древняя Русь и Скандинавия в IX–XIV вв.

[ Около 1924 г. ]

Тема моего сообщения непосредственно связана с докладом В. А. Брима, прочитанным в предыдущем заседании [298]и касавшимся упоминаний о Греции в шведских рунических надписях. Моим материалом являются сведения древнескандинавской литературы, которые касаются военных отношений к Византии и которые я попытаюсь сопоставить с некоторыми пунктами греко-русских договоров. Литература саг, очень богатая и чрезвычайно интересная сама по себе, единственная в своем роде как литературное явление той эпохи, к которой она относится, дает нам фактов, конечно, гораздо больше и подробнее, чем краткие рунические надписи, но зато, с другой стороны, именно вследствие своей большей разработки и принадлежности по записи ко времени более позднему, является источником гораздо менее непосредственным и подлинным, чем они. Рунический камень мы имеем таким, каким его сделал мастер X или XI вв.; каждая сага прошла не через одни руки, не одну стадию устной и письменной передачи, а потому требует еще более внимательной и всесторонней критики. Еще одна черта, которую следует предварительно отметить, заключается в том, что рунические надписи, касающиеся Руси, относятся почти исключительно к Швеции, а саги говорят только о норвежцах и исландцах и немного — о датчанах, шведах и англосаксах. Единственная дошедшая до нас в рукописи XIV в. шведская сага Guta saga , составленная в XIII в., упоминает о поездке готландцев в Грецию — известие, особенно интересное для нас тем, что оно говорит о пути туда через Русь по Западной Двине.

Еврейский документ X в. о Хальгу, которого Роман Лакапин подбивает напасть на хазар, — наиболее раннее свидетельство о союзнических отношениях Руси с Византией [299].

Обращаясь к тексту наших договоров, мы находим следующие места, касающиеся военных отношений с Византией. Это прежде всего условия активного военного союза с киевским князем в договоре 944 г.: «аще ли хотети начьнеть наше цесарьство от васъ вой на противящаяся намъ, да пишють къ великому кънязю вашему, и посълеть къ намъ, еликоже хощемъ: и отътоле уведять ины страны, каку любъвь имеють Грьци съ Русию» [300]; «аще просить вой у насъ кънязь Русьскыи, дамь ему, елико ему будетъ требе, и да воюетъ» [301]. Последняя фраза входит в состав статьи, ограждающей Корсунские владения императора от того же русского князя. В случае нападения Черных Болгар на эту область «велимъ кънязю Русьскому, да ихъ не пущаеть пакостити стране его» [302]; далее при Ольге «вой въ помощь» [303]. Наконец, в договоре 971 г. Святослав обязуется не нападать на подчиненные императору области, а кроме того: «да аще инъ къто помыслить на страну вашю, да азъ буду противьнъ ему, и борюся съ нимъ» [304]. Фрагментом не дошедшего до нас в летописной передаче аналогичного греко-русского договора является известие о посылке шеститысячного отряда руссов великим князем Владимиром в 988 г. при заключении им мира с царем Василием и женитьбе на его сестре Анне [305].

Далее, в договоре 911 г. мы видим инициативу отдельных лиц, желающих поступить на службу к византийскому императору: «Егда же требуеть на воину ити. Егда же потребу творите на воину ити, и си хотять почестити цесаря вашего, да аще въ кое время елико ихъ придеть, и хотять остатися у цесаря вашего своего волею, да будуть оть Руси не възбранени» [306]. В связи с предыдущей статьей [307]это относится, по-видимому, к русским, попавшим в плен и получившим свободу [308], но ими, конечно, не ограничивалось в Византии число военных наемников из Киевской Руси. К этой теме принадлежит, по-видимому, и следующая несколько далее статья того же договора: «О работающихъ въ Грецехъ Руси у хрестианьскаго цесаря. Аще къто умьреть, не урядивъ своего имения, ци и своихъ не имать, да възвратять имение къ малымъ ближикамъ въ Русь. Аще ли сътворить обряжение таковыи, възьметь уряженое его; кому будеть писалъ наследити имение, да наследить е» [309]. Несмотря на применение в договоре 944 г. глагола «работати» к пленным, здесь едва ли имеются в виду подневольные люди, к положению которых мало подходит распоряжение своим имуществом, наследование его и т. п.; а это скорее — военные наемники у византийского императора. Принимая во внимание опасности и случайности, связанные с этой службой, тем более было важно предусмотреть вопрос о наследстве.

В связи с возникавшими нередко враждебными отношениями с Византией стоят статьи о выкупе и возвращении пленных, которых в договоре 911 г. две («о техъ, аще пленьникъ обою страну…» и «о Руси о плененеи») [310]и в договоре 944 г. тоже две («елико хрестиянъ отъ власти нашея…» и «аще ли обрящються Русь работающе у Грькъ, аще суть пленьницы…») [311]. Условие о возвращении на Русь пленных входило, вероятно, и в состав еще одного не дошедшего до нас в летописи договора, заключенного в 1046 г. после неудачного похода русских на Царьград в 1043 г.: «по трьхъ же летехъ, миру бывъшю, пущенъ бысть Вышата въ Русь къ Ярославу» [312].

Сведений о службе скандинавов-варягов на Руси в летописи довольно много, Константинополь же упоминается в данный период лишь один раз, под 980 г., когда часть варягов Владимира, недовольная им, отправилась «Цесарюграду въ Грекы», причем Владимир предупредил императора об опасности, которую может представить эта дружина [313].

Обращаясь к скандинавской литературе, следует прежде всего отметить, что походы и поездки скандинавов как на Русь и на Восток ( Austrvegr , под понятие которого у них подходила вся Прибалтика), так и в Константинополь ( Miklagarðr , как называют его саги), обычно тесно связанные друг с другом, нельзя рассматривать как предприятия в государственном масштабе, а лишь как проявление военной и торговой предприимчивости частных лиц — вождей и их дружин и отдельных смелых искателей военной славы и добычи. (Оно и не могло быть таким в то время, потому что тогда и государства в собственном смысле слова у скандинавов не было.) Там, на месте, в Царьграде, у них образовалась своя определенная организация, знаменитый варяжский корпус, со своими обычаями и порядками, с договорными условиями, заключаемыми с византийским императором, ближайшая стража, которая состояла из варягов, но являлись они туда все-таки в качестве отдельных лиц или отрядов с вождем во главе, как, например, наиболее известный из них Харальд Хардрада, будущий норвежский король, и многие другие в течение X и XI вв. Лишь значительно позже эпохи наших договоров мы встречаемся с такими отношениями скандинавских конунгов и византийских императоров, в которых можно видеть отношения представителей двух государств (начало XII в. — поездки в Царьград Эйрика Датского в 1103 г. и Сигурда Норвежского в 1110 г.) [314]. И, наконец, еще позже, еще дальше от интересующего нас периода в 90-х годах XII в. мы находим известие о том, что император Алексей (по-видимому, Алексей III) отправил на Север с одним норвежцем, долго бывшим в чужих странах (очевидно, и в Греции), просьбу к Свериру Норвежскому о присылке ему 90 воинов и о том же к королям Дании и Швеции.