Елена Рыдзевская - Древняя Русь и Скандинавия в IX–XIV вв.

На территории нашей страны известен целый ряд параллелей к этой легенде: прежде всего взятие Азова казаками, являющееся предметом исследования Орлова в его указанной только что работе и сопоставляемое им с преданием о взятии иранского города Фарабада Степаном Разиным; далее украинская легенда о взятии Торча (древнего Торческа) [390], и, наконец, рассказ шведского автора XVII в. Петра Петрея об усобице Василия Темного с племянниками, воспользовавшимися подобной же уловкой для проникновения в монастырь, где скрывался Василий, и олонецкая легенда о поляках, пробравшихся в Москву при Димитрии Самозванце в бочках, в которых якобы везли приданое Марины Мнишек [391].

Орлов приводит также египетские, греческие, римские, иранские, западноевропейские и монгольские параллели [392]. К ним можно прибавить еще одну, приуроченную в исландской саге к борьбе англосаксов с датчанами в XI в. [393]Но в области древнескандинавской литературы особенно обратил на себя внимание другой аналогичный эпизод, который мы находим в « Gesta Danorum » Саксона Грамматика [394]. Hvitsercus (древнескандинавский Hvitserkr ) — сын полулегендарного датского героя Рагнара Лодброка, властвует над Скифией, завоеванной Рагнаром. Местный геллеспонтский князь, тщетно пытавшийся одолеть его в открытом бою, вводит своих воинов к нему в город под видом купцов с повозками, нападает на него и одерживает победу. О гибели этого сына Рагнара на Востоке, i Austrvegi , знает и исландская сага о Рагнаре, составленная позднее, чем труд Саксона; рассказ ее сравнительно очень краток, и о взятии города под маской торговли в ней не говорится [395].

В скандинавской научной литературе издавна упрочилось сопоставление этого эпизода у Саксона с летописной легендой о взятии Киева Олегом. Судя по весьма неопределенным топографическим данным в « Gesta Danorum », дело происходит где-то в Восточной Европе, на территории Древней Руси или в соседней с нею Прибалтике. Норвежский ученый Г. Сторм видит в Геллеспонте отражение представления о водном пути по Западной Двине и Днепру в Черное море, а в летописном сказании о взятии Киева — следы предания, излагаемого Саксоном [396]. По мнению датского ученого И. Стеенструпа, Hvitserk играет ту же роль, как Аскольд и Дир в летописи, если и не отождествляется ни с тем, ни с другим [397]. И, наконец, датский же исследователь Саксона А. Ольрик считает взятие Киева исторической основой предания о гибели Hvitserk 'a, входящего в цикл сказаний о Рагнаре и его сыновьях [398].

Так ли значительна близость между двумя рассматриваемыми здесь сказаниями, как полагают все эти авторы? Выдвинутое ими, если можно так выразиться, уравнение « Hvitserkr = Аскольд» и предположение о заимствовании с той или иной стороны (русской или скандинавской) тонет, как мы видим из обзора в работе А. С. Орлова, среди множества очень близких параллелей, приуроченных к самым разнообразным событиям, эпохам и лицам, и притом у самых разнообразных народов. Касался этого вопроса голландский ученый Ян де Фрис [399]. Допуская некоторую возможность связи между Hvitserk 'oм и Аскольдом через устное предание, занесенное варягами с Руси, этот автор вместе с тем указывает, что сюжет военной хитрости с маскировкой под видом торговли известен у очень многих народов. А кроме того, есть основание полагать, что Hvitserkr первоначально не имел отношения к Рагнару и сказание о нем как о сыне этого героя включено в соответствующий цикл не раньше XII в. [400]

Таким образом, родство Hvitserk 'a с Рагнаром и державшаяся на этом локализация первого в Восточной Европе оказываются сомнительными, а следовательно, отпадает единственное, на чем основывалось сближение рассказа Саксона с летописным преданием. Остается полагать, что эти два варианта одного и того же широко распространенного сюжета появились и существовали независимо друг от друга. Как мы увидим в дальнейшем, этим еще не исчерпывается вопрос о русских параллелях в цикле о Рагнаре Лодброке в связи с его несомненной «восточной ориентацией», но данный пример, несмотря на явную общность сюжета, нельзя считать убедительным доказательством ни русского влияния на скандинавские сказания, ни скандинавского — на русские [401].

Из ранних летописных преданий одним из самых сложных по своему составу является рассказ Повести временных лет о походе Олега на Царьград под 907 г. Он представляет собой целый цикл о вещем Олеге, но по сравнению с тем, что говорилось обо всем этом в устном предании, является, вероятно, лишь очень кратким и сжатым обзором. Шахматов доказывает неисторический характер даты этого летописного известия и зависимость текста договора 907 г. от текста договора 911 г.; в Начальном своде этот поход датировался 922 г. (как и в Новгородской I летописи по спискам, близким к Синодальному), а в Повести временных лет на основании некоторых хронологических соображений был приурочен к 907 г. [402]

Независимо от неисторичности того, что мы читаем в Повести временных лет под 907 г., для нас интересны те предания, которыми обросло в ее тексте это известие. Здесь объединено несколько эпизодов, и не всегда вполне последовательно. Олег подходит к Царьграду; греки затворяют город с моря и с суши; Олег выходит на берег и начинает грабить окрестности, после чего велит поставить корабли на колеса и поднять паруса и подходит на них к самому городу. Испуганные греки обещают какую угодно дань и предлагают Олегу угощение, от которого он отказывается, «бе бо устроено съ отравою. И убояшася Греци и реша: «несть се Олегъ, но святый Дмитреи посланъ на ны от бога». Далее следует заключение мира и известный эпизод с парусами, которые Олег дал славянам и Руси. Этот эпизод разбит на две части благодаря вставке другого известия, а именно: о прикреплении щита Олега на воротах Царьграда.

Уже давно замечена близость эпизода с кораблями на колесах с одним из рассказов Саксона Грамматика о Рагнаре Лодброке [403], с той разницей, что у Саксона вместо кораблей фигурируют медные кони на колесах с прицепленными к ним боевыми колесницами. Но, как полагает А. Ольрик, под конями здесь следует понимать корабли; конь как обозначение корабля восходит к живому устному творчеству, к поэзии скальдов [404]. Возможно, что в представлении самого Саксона, человека с литературным образованием, дело не обошлось без реминисценций, как об античных боевых приспособлениях на колесах, так и о тех, которыми, по свидетельству западноевропейских хроник, пользовались норманны при осаде Парижа в 886 г. Ольрик не говорит о сходстве медных коней Рагнара с кораблями Олега, но сближать эти два сказания тем более заманчиво, что место действия похода Рагнара — где-то в Восточной Европе, может быть на Западной Двине. Они объединены тем, что в них корабли на колесах являются военной хитростью. В этом отношении к ним примыкает в литературе античного мира рассказ о лакедемонском полководце Лизандре, запертом со своим флотом в афинской гавани и отправившем своих воинов в обход сушей, на кораблях, поставленных на колеса [405]. И, наконец, сюда же относится и сообщаемое М. Г. Халанским предание о турецких галерах, передвигавшихся под парусами по деревянному настилу при осаде Константинополя в 1453 г. [406]