Елена Рыдзевская - Древняя Русь и Скандинавия в IX–XIV вв.

По сути дела, близость между рассматриваемыми здесь двумя преданиями, безусловно, можно найти, но мотив испытания дарами разработан в них по-разному. Святослав, суровый воин — «тавро-скиф», угрожающий такой державе, как Византия, равнодушен к роскошным дарам, отдает их дружине и с удовольствием принимает только оружие. Отсюда вывод: «лютъ се мужь… Имися по дань», — советуют императору его «боляре». В саге, согласно иным историческим условиям и иным отношениям, звона оружия не слышно и изображение Сигурда как образцового вождя дружины построено несколько иначе: будучи гостем в великолепном мировом городе, он не прельщается пышными дарами, щедро раздает их дружинникам, а себе оставляет лишь очень скромную долю и именно ее принимает как подобающую лично ему и заслуживающую благодарности.

Все это как будто указывает на предание о Сигурде как на ослабленный вариант нашего летописного испытания дарами. Откуда взяла его сага? Возможно, что она перенесла на Сигурда какой-нибудь аналогичный западноевропейский мотив. Так, В. Г. Васильевский указывает на одну подробность из поездки того же Сигурда в Константинополь (по тексту, близкому к Моrkinskinna , в которой в этом месте имеется пробел и сохранился лишь самый конец рассказа), совпадающую с тем, что одна старофранцузская хроника говорит о герцоге Роберте Норманском [511]. Отголоски русских дружинных преданий также не исключены. Сигурд, правда, на Руси не бывал; его поездка в Константинополь относится к тому времени, когда скандинавы уже начинали чаще ездить туда через Западную Европу, чем по старому пути из Варяг в Греки. Но связи с Русью у этого норвежского конунга были: он был женат на Malmfriðr , дочери князя Мстислава-Харальда Владимировича, внучке Мономаха. Это возможный путь проникновения предания о Святославе из одной княжеско-дружинной среды XII в. в другую, из русской в норвежскую.

Под 980 г. Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку рассказывает о сватовстве Владимира к Рогнеде, дочери полоцкого князя Рогволода, и о походе обиженного отказом Рогнеды Владимира на Полоцк. «Робичич», которому гордая полоцкая княжна предпочла его брата Ярополка, побеждает Рогволода, убивает его самого и двух его сыновей и берет Рогнеду себе в жены…

Решительно отвергая выдвинутую Б. М. Соколовым гипотезу заимствования из старонемецкого эпоса и сближение Рогнеды с типом «девы-богатыря» [512], нельзя обойти вопрос и о другом возможном источнике — о скандинавских сагах. Параллели в них есть, и нам еще придется проверить, дают ли они основание приписывать преданию о Рогнеде варяжское происхождение. Пока в связи с тем, что было сказано выше о девице-богатыре, решаюсь, во всяком случае, утверждать, что и с той Брюнхильд, которую так ярко рисуют нам песни «Эдды» и сага о Вольсунгах, Рогнеда в родстве не состоит.

В сагах я сопоставляю с летописным преданием о Рогнеде следующее. В Ynglinga saga , повествующей о легендарных конунгах Швеции и Норвегии, говорится о сватовстве одного областного норвежского конунга к дочери другого, которую звали Асой; получив отказ, он идет на него войной; в бою гибнет и отец, и брат Асы, ее самое победитель берет себе в жены, но года два спустя погибает от руки подосланного ею убийцы [513]. У Асы, как и у Рогнеды, есть сын от мужа-захватчика. Месть, как мы видим, в обоих случаях происходит не сразу. Аналогично тому, как Рогнеда, по версии 1128 г., после разрыва с Владимиром получает свою «отчину» с Изяславом, Аса после смерти мужа уходит в то княжество, которым владел ее отец, и там воспитывается ее сын [514]. Далее, в саге о норвежском конунге Олаве, сыне Трюггви (995–1000 гг.), мы находим следующий эпизод. В Трандхейме происходит столкновение конунга Олава, ревностного христианина и христианизатора, с местными вождями, отстаивающими языческую веру. Дружинники Олава разрушают идолов и убивают видного местного вождя Ярнскегги, выступавшего на тинге (народном собрании) против Олава. Этому последнему приходится дать выкуп за убитого его родичам. Примирение с ними завершается браком Олава с дочерью Ярнскегги Гудрун. В первую же ночь Гудрун пытается зарезать спящего Олава, но он вовремя просыпается и выхватывает у нее нож. Дело кончается тем, что Гудрун, забрав все свое добро, уходит от Олава вместе со всеми людьми, сопровождавшими ее, и, как говорит сага, «с тех пор Гудрун и Олав уже больше не спали в одной постели» [515].

Здесь нет сватовства и отказа, результатом которого является захват невесты силой: брак Олава с Гудрун устраивается путем мирных переговоров между ним и родичами Ярнскегги, которым он внес выкуп за убитого. В сагах вражда между двумя семьями вообще нередко кончается внесением выкупа, а иногда и браком между представителями обеих враждующих сторон. Что дочь Ярнскегги тем не менее пытается убить Олава, вполне согласуется с теми случаями в сагах, когда кто-нибудь из родичей убитого не удовлетворяется мирным разрешением конфликта и настаивает на мести; очень часто такую непримиримую позицию занимает именно женщина. В эпизоде с Гудрун действие развертывается интенсивнее, чем в летописном сказании о Рогнеде под 1128 г., где рассказывается о ее неудачной попытке убить ночью Владимира спустя несколько лет после того, как он взял ее в жены. Гудрун пытается отомстить в первую же брачную ночь.

Позволю себе небольшое отступление по поводу предания об Олаве и Гудрун. Каков был его первоначальный вид? Без специального исследования о нем можно, во всяком случае, сказать следующее. То, что мы читаем в Heimskringla , не является единственной версией этого предания. В несколько более ранней саге об Олаве, сыне Трюггви, написанной на латинском языке монахом Оддом и дошедшей до нас в древнескандинавском переводе и переработке, отношения Олава к Ярнскегги и его дочери Гудрун представлены иначе и не имеют никакой связи с сюжетами летописной легенды о Рогнеде. Рассказ Снорри, наоборот, является вполне ясно выраженным вариантом той основной темы, к которой восходит и наша легенда. Откуда же взялся у Снорри этот вариант? Хорошо зная норвежские легенды и исторические предания, автор имел возможность почерпнуть его из норвежского устного творчества, где этот вариант, конечно, мог сложиться совершенно независимо от русского сказания о Рогнеде, как и тот, где героиней является Аса. Но в изложении Снорри обращают на себя внимание некоторые детали, по существу второстепенные, но тем не менее замечательно близкие к тому, что говорится в летописном рассказе под 1128 г. Привожу здесь дословный перевод того места Heimskringla , которое уже было только что кратко пересказано мною, и летописный текст 1128 г., выделив в нем только то, что близко к саге.