Джеймс Хайнцен - Искусство взятки. Коррупция при Сталине, 1943–1953 [litres]

Массовые репрессии за неполитические преступления (и очень долгие сроки заключения за некоторые из них) возымели неожиданные последствия – рост внутри самой правовой системы рынка сделок купли-продажи, на котором люди пытались купить милость к подсудимым, получавшим крайне суровые приговоры 35. Как ни парадоксально это может показаться, произвольные массовые аресты и необычайно большие сроки наказаний за неполитические преступления создавали гигантские возможности для работников правоохранительных ведомств 36. Некоторые (разумеется, отнюдь не все) милиционеры, прокуроры, судьи, адвокаты не упускали случая набить карманы 37. Стражи закона, готовые рисковать, незаконно принимая подарки или деньги, в судах эпохи позднего сталинизма пережили недолгий, но золотой век процветания.

Там не только открывался широкий простор для взяточничества, но и спрос на смягчение приговоров со стороны населения был огромен. Кто в основном предлагал взятки судьям? Согласно официальным документам и рассказам современников, люди в военные и послевоенные годы по большей части прибегали к взяткам, чтобы предотвратить осуждение – или добиться освобождения – кого-либо из членов семьи. Режим невольно сотворил легионы потенциальных взяткодателей из семей сотен тысяч посаженных «расхитителей» и «спекулянтов». Что интересно, арестовывали чаще всего мужчин, а взятки за освобождение осужденных давали главным образом их жены (вместе с детьми и родителями) 38. Можно утверждать, не боясь преувеличения, что родные приговоренных к лагерям за хозяйственные преступления и хищения госсобственности составляли значительную долю тех, кто предлагал взятки судьям и прокурорам.

Огромное количество арестов и суровость наказаний за мелкие преступления рождали впечатление (зачастую верное), что многих арестовывают и сажают ни за что 39. Такое ощущение возникало и у судей, рассматривавших дела, и у адвокатов, и у части населения. Некоторых представителей пострадавшей стороны оно побуждало исправить предполагаемую несправедливость при помощи взятки работникам правовой системы. Раненый фронтовик Соловьев рассказывал о своем деле: «Я считал себя неправильно осужденным и, имея большую семью, искал выхода из постигшего меня несчастья, и вот к чему меня привело обращение к Шевченко [т. е. подкуп судьи. – Дж. А. ]» 40. Взятки часто давались именно с целью добиться правильного и законного приговора (а не ради отмены решения как такового), и это лишний раз доказывает, что перекосы сталинского правосудия служили одной из главных (хоть и нечаянных) причин противоправных платежей в судах. На процессах по делам о взяточничестве многие судьи пытались защищаться, заявляя, что не брали взяток, а просто принимали «знаки благодарности» за исправление ошибок, допущенных некомпетентными судами низшей инстанции.

Как отмечали некоторые руководители правовых ведомств, обязательные длительные сроки наказаний за хищения и хозяйственные преступления смущали многих граждан и, возможно, смятение толкало их на поиск неформальных способов корректирования судебных вердиктов. 19 июня 1948 г. генеральный прокурор СССР Сафонов писал секретарю ЦК Жданову по поводу приговоров, которых требовали постановления о борьбе с хищениями, выпущенные в предыдущем году: «Иногда такие приговоры не совсем понятны гражданам, и у них создается представление о несоответствии тяжести преступления и наказания, так как наказания за другие серьезные преступления по отношению к наказаниям за кражу явно занижены» 41.

Вдобавок некоторые подсудимые и их родные просто не могли разобраться в правовой системе. Как поведал на суде один грузин, которого обвиняли в даче взятки, бывший районный прокурор сказал ему, что суд неправомерно осудил и приговорил его сестру. По словам обвиняемого, он не понимал, что, платя адвокату, работавшему по делу сестры, «нарушал законный порядок обжалования приговора»: «Я сам не знал, как написать жалобу, так как русского языка я не знаю, в юридических вопросах не разбираюсь» 42.

На закрытом совещании в феврале 1948 г. председатель Верховного суда Голяков подтвердил мысль, что народ не в силах постичь законы о хищениях. Как он сказал собравшимся руководителям министерств юстиции и госконтроля, ни судьи на местах, ни рядовые граждане не понимают как должно указы от 4 июня 1947 г. и требуемые ими суровые наказания. Фактически законопослушные советские люди симпатизируют преступникам. Судьям, заявил он, следует лучше разъяснять законы массам: «Пока широкие массы народа не будут еще понимать нашей судебной политики, трудно бороться с преступностью. Мы увеличиваем кару; а количество преступников – не уменьшается… Где же результаты нашей работы? Надо же воздействовать не только на преступника, но и на массы, т. е. чтобы в массах росло правосознание, росло уважение к закону и нетерпимость к преступлению… Товарищ Сталин говорил, что надо объявить бойкот всем преступникам, чтобы сама масса проявила ненависть к этим преступникам, а у нас так разбирают дела, что у народа только симпатия к преступникам. Суд должен действовать от имени массы и народа, а у нас не понимают этого, и колхозники пишут, что зря осудили нашего парня или нашу женщину [курсив мой. – Дж. X. ]» 43. В этом любопытном замечании Голяков утверждает, что карательная политика вызывает в народе сочувствие к осужденным за нарушение закона. Судьи, по его словам, недостаточно разъясняли смысл и цель указов от 4 июня. На деле некоторые судьи сами не понимали эти законы или не полностью осознавали их значение.

В ноябре 1948 г. заключенный Гулага послал в Совет министров Берии примечательное письмо, в котором подытожены многие из огромных (и непредвиденных) последствий указов от 4 июня 1947 г. – для сталинской правовой и карательной системы, для советского населения и для народного доверия к судам 44. Автор 8-страничного письма – Т. З. Сараев, бывший секретарь Октябрьского райкома партии Челябинской области. Письмо Сараева свидетельствует о глубоком осознании того, что указы от 4 июня несправедливо карали множество честных и лояльных советских граждан. Оно заслуживает внимания благодаря целому ряду моментов: прежнему руководящему партийному посту автора (возглавлявшего районный партийный комитет в большой области); его несомненной и неизменной преданности партийным идеалам; широте его кругозора и опыта; проницательным замечаниям о последствиях для страны несправедливого осуждения стольких неполитических узников (сам Сараев был осужден за хищения, а не за политическое преступление); наблюдениям по поводу невинных людей, заключенных в лагеря.