Сергей Куличкин - Ватутин

— О, это голова, — протянул тот. — Умница. Я под его началом еще Деникина бил. Образованнейший человек. У нас многие ветераны Гражданской, да и я грешу этим, все хвалятся, что академиев не кончали, а белых академиков бивали. Глупая это бравада. Вон Иерониму Петровичу от бога талант даден, а он не постеснялся подучиться. На год раньше тебя академию кончил, да еще германского генерального штаба. — Комдив поднял палец правой руки многозначительно, повел бровями. — Это тебе не фунт изюма. Война будет, куда до нее Гражданской, а он наперед знает, что и как. Слышал бы ты его речь на совещании РВСР, нам командующий округом рассказывал...

Ватутин, конечно, не мог слышать этой речи, но мы теперь можем узнать, что говорил тогда Уборевич, как оценивали его выступление другие военачальники. Тот же К.А. Мерецков писал: «Иероним Петрович вообще являлся наряду с М.Н. Тухачевским, В.К. Триандафиловым и некоторыми другими видными военачальниками одним из инициаторов постановки новых вопросов в подготовке войск. Так, выступая на расширенном совещании РВС Союза ССР 28 октября 1929 года относительно обучения и воспитания войск, он обратил особое внимание на изучение военной техники, которая в связи с техническим перевооружением армии во все возрастающем количестве поступала в войска. Он подчеркнул, что овладение современной техникой определяет все дальнейшее содержание военной подготовки. Однако тут же заметил, что здесь нам мешает, к сожалению, незнание элементарной математики, основ физики и химии, то есть именно того, что особенно важно в связи с применением в армии машин.

На том же заседании Уборевич поставил вопрос о создании базы для обучения танкистов. Нельзя с теми полигонами, стрельбищами и полями, которые мы имеем, говорил он, добиться большого успеха. Новый базис требует резкого отражения в финансовой смете и в решениях Реввоенсовета, чтобы обеспечить техническую учебу войск. Внимательно следя за развитием авиации и за состоянием наземных средств борьбы с ней, Уборевич пришел к выводу, что угроза нападения на важные объекты в глубоком тылу с каждым годом все возрастает, и выдвинул задачу усиления средств ПВО».

Важность этих вопросов, к сожалению, понимали не все наши военачальники, и, что самое главное, среди них был сам нарком обороны Ворошилов. Дорого будет стоить это непонимание советскому народу в годы Отечественной войны.

Хорошо еще, что такие штабные работники и командиры, как Ватутин, внимательно изучали работы талантливых полководцев, следовали их советам. Правда, не все от них зависело. Ватутин занимал скромную должность, а значит, чаще ему приходилось заниматься весьма прозаическими делами. На маневрах и учениях, в любое время суток, в любую погоду он выбирал местоположение штаба, организовывал связь с полками. Приходилось заботиться об обеспечении секретными документами, картами, машинистками, телефонными аппаратами, керосиновыми фонарями, тренировать личный состав штаба в отражении нападения противника.

Помотаться по лесам Черниговщины пришлось ему изрядно, и семья, как надежный тыл, только и давала редкие минуты радости. Например, тогда, когда, вернувшись из командировки, он узнал, что у него родилась дочь.

Полтора года прослужил Ватутин в 7-й стрелковой дивизии и завоевал уважение сослуживцев, комдива, многих командиров полков. Коммунисты, как и в академии, единогласно выбрали его членом партийного бюро штаба дивизии. Поэтому никто в дивизии особенно не удивился, когда он был выдвинут на должность помощника начальника одного из отделов штаба Северо-Кавказского военного округа.

Ватутины быстро снялись и отправились к новому месту службы. Даже появление в семье ребенка не на много увеличило их багаж. Николай Федорович и на новом месте быстро нашел себя. Глубокие военные знания, высокая штабная культура позволили ему уже в первый месяц самостоятельно выполнять ответственные задания командования. Ватутин откровенно радовался жизни: любимое дело, любимая жена, дочь. И только письма, приходившие из деревни, в последнее время вызывали озабоченность и тревогу. В деревне шла кардинальная ломка жизненного уклада, начиналась коллективизация. Судя по письмам брата, проводилась она поспешно, непродуманно.

Ватутин понимал всю остроту положения дел на селе. Коммунисты и на новом месте выбрали его членом партийного бюро и партийной комиссии. Он прекрасно разбирался в лозунге текущего момента, не сомневался в политике партии, и только письма брата вызывали неприятные сомнения. Разве можно так ломать деревенскую жизнь? Уже после первого года насильственной коллективизации, высылки в отдаленные края множества крестьян, а то и просто их уничтожения на страну обрушился невиданный голод. Действительно, были на деревне, и в немалом количестве, кулаки-мироеды, были явные и тайные враги советской власти, сжигавшие зерно, травившие скот, убивавшие коммунистов, но не мог весь народ быть врагом самому себе! По некоторым данным, от голода и репрессий тогда погибло 9,5 млн человек. Голод охватил самые хлебородные районы страны: Украину, Поволжье, Северный Кавказ. Хлебозаготовки, как когда-то в Гражданскую, под чистую вымели у новоявленных колхозников даже семенное зерно.

Ватутин вчитывался в газеты, слушал радио, выступления ораторов на митингах, выступал и сам. Как и многие оторванные от села люди, он видел причины бедствия в происках врагов, разгильдяйстве и перегибах руководства на местах. Уверенность эта еще больше окрепла после появления статьи Сталина «Головокружение от успехов». Мог ли он сомневаться тогда в искренности вождя?

Но его родственники голодали, колхоз в Чепухино распадался, и он отпросился у командования на трое суток домой. Татьяна Романовна уже несколько дней собирала продукты. К ним Николай Федорович добавил весь свой двухмесячный командирский паек, взял какие смог найти деньги и поехал в Чепухино. То, что он увидел, ужаснуло. Куда делись жизнерадостные, довольные жизнью люди? Больше половины домов в деревне было заколочено. Запустение гуляло по дворам. И родная хата с ободранной соломенной крышей, казалось, плакала подслеповатыми окнами. Семья пухла от голода, но братья держались бодро, ругали председателя колхоза, присланного из района и с началом беды сгинувшего невесть куда, но в советскую власть верили. Пряча глаза от Николая, они жалели многих односельчан, что совсем недавно покинули родные места, отправляясь на поселение.

— И как не жалеть, сынок, — тихо говорила мать. — Какие же они кулаки? Крестьяне, как и мы. И то, кабы не был ты командиром, и нам бы не миновать этой доли...

Приезд Николая, по сути дела, спас семью от голодной смерти, но он как коммунист не мог спокойно смотреть на гибель колхоза. После бегства председателя хозяйство быстро распадалось, погибал скот. Крестьяне разбирали его по домам. В колхозе осталось лишь тридцать семей, да и те были склонны к роспуску коллектива. Оставшиеся два дня отпуска Ватутин посвятил беседам с односельчанами в знакомой до боли чепухинской школе. Всю ночь дискутировали: быть в Чепухино колхозу или нет. Николаю Федоровичу все-таки удалось убедить односельчан в необходимости сохранить колхоз.