Кирилл Соловьев - Союз освобождения. Либеральная оппозиция в России начала ХХ века

Для русского освободительного движения является как бы аксиомой, что политический либерализм и социально-экономический демократизм, требования политической свободы и демократической социальной реформы не могут быть разъединяемы в его общей программе. Без осуществления требований либерализма, возможно, полной политической свободы не имел бы цены, да и невозможен демократизм социально-экономический и, наоборот, отрешенный от программы демократической социальной реформы, либерализм теряет свою жизненную силу, не может выполнить до конца своих же освободительных задач.

По оценке Булгакова, действующая власть не могла провести необходимые реформы, а, следовательно, они становились возможными лишь после смены режима.

Желать или ожидать от русского самодержавия освобождения и поднятия культурной и гражданской личности крестьянина, значило бы то же самое, что мечтать о том, чтобы волк стал внимательным любвеобильным пастухом овец, Квазимодо — Аполлоном, тюремщик — глашатаем свободы, гнилое болото, заражающее и оскверняющее воздух — цветущим и благоухающим садом. Ведь уже одним фактом своего существования, возможного лишь при условии постоянной, скрытой и открытой, борьбы с обществом, самодержавие создает и поддерживает атмосферу всеобщего бесправия…

На совещании было приято решение о создании политического союза, готового отстаивать необходимость конституционного строя в России. Осенью 1903 года постепенно складывались группы Союза освобождения. Проходили местные съезды. Особое значение имел съезд в Харькове 15 сентября. В тот день все могло закончиться печально. Хозяина квартиры, на которой планировалось провести собрание, накануне арестовали. Пришлось в срочном порядке снять новую и предупредить делегатов. В итоге собрание прошло незамеченным для полиции. Среди его участников были князья Павел и Петр Долгоруковы, князь Д. И. Шаховской, И. П. Белоконский, В. Я. Богучарский, С. Н. Булгаков, Н. Н. Ковалевский, Е. Д. Кускова, В. М. Хижняков и другие. Всего собралось 15 человек. Было принято решение поднять на предстоявших земских собраниях вопрос о необходимости политической реформы, хотя и ожидалось, что поддержку большинства он не получит. Надо было готовить и новый земский съезд.

Такой съезд собрался 8 ноября 1903 года в Москве. Это произошло в известном Щербатовском доме, где проживал Ю. А. Новосильцев. То был первый «новосильцевский» съезд. Собрались около 30 земцев, а также адвокаты, профессора, литераторы. Большинство собравшихся высказались за то, чтобы выдвинуть на земских собраниях конституционные требования.

Тамбовский земец В. М. Петрово-Соловово предполагал, что подобные совещания имели место и в иных городах. «На них, нисколько не стесняясь, говорят прямо и откровенно о необходимости ограничения самодержавия и затем оно разносится по городу через иных участников съезда и через домашнюю прислугу, которая разносит чай и жадно слушает разговоры». Осенью 1903 года земские собрания приняли резолюции, которые давали основание считать, что конституционное движение постепенно оформлялось, упрочивало свои позиции. Так, Тамбовское земство ходатайствовало, «1) чтобы правительство в тех случаях, когда оно желает знать мнение местных людей по законодательным вопросам не вызывало их по своему усмотрению, но представляло земским собраниям выбирать их; 2) чтобы все законодательство, касающееся местного управления, предварительно рассылались на заключение земских собраний и с их мнением вносились в Государственный совет и 3) чтобы лица, так или иначе привлеченные правительством к обсуждению законодательных вопросов, были гарантированы от всяких административных взысканий». Тамбовцы утвердили эти резолюции единогласно. Подобная же ситуация сложилась в Туле.

В Москве в 1901 году на банкете в Татьянин день в Литературно-художественном кружке В. А. Маклаков произнес речь о расхождении «общества и правительства, мысли и власти ». Он закончил свое выступление «пожеланием, что если у нас власть не умеет быть мыслью, то чтобы мысль стала властью». В том, чтобы разводить общество и правительство, есть своя правда. Об их конфликте много написано и сказано, зачастую самими современниками. Недоверие к бюрократии было тотальным. Его разделяли земцы, университетские профессора, гвардейские офицеры, аристократы, представители царствующего дома, да и сами чиновники. Бюрократию подозревали в совершенном незнании российских реалий и во всеобщей непорядочности. Считалось, что в столичных канцеляриях придумали свою, никогда не существовавшую Россию и установили в ней несправедливые правила. Это мало у кого вызывало сомнения. Был и другой стереотип, относившийся уже к общественности. Разделявшие его не сомневались в «неблагонадежности» большей части (если не всей) «публики», которую составляли оппозиционеры всех мастей, явные или скрытые. Однако правительство и общественность были слишком близки друг к другу. Они менялись местами, играли несвойственные им роли.

В значительной мере речь шла о выходцах из одного круга. Их объединял общий жизненный опыт, происхождение, образование, круг общения. В апреле 1903 года в прошлом государственный служащий А. А. Корнилов приехал в Санкт-Петербург в расчете встретиться с руководством Министерства внутренних дел. До 1900 года он заведовал крестьянскими делами при иркутском генерал-губернаторе. Теперь же ему не повезло оказаться в ссылке. Он надеялся на понимание со стороны директора Департамента полиции А. А. Лопухина, но тот не принял просителя. Была надежда добиться аудиенции у самого министра — В. К. Плеве. В приемной Корнилов встретил много знакомых. К нему подошел нижегородский губернатор генерал П. Ф. Унтербергер и протянул руку. За ним ближайшие сотрудники Плеве — В. И. Гурко и А. В. Кривошеин. Гурко объяснял Корнилову, что они все «на одних дрожжах». «Да, — согласился Корнилов, — на одних дрожжах, а хлебы-то вышли разные: в то время, как вы директорами департаментов служите, я приехал просить, чтобы меня не слишком часто сажали в тюрьму». Гурко расхохотался, а Кривошеин улыбался.

Корнилов не был исключением. Будущий видный член партии кадетов князь В. А. Оболенский в 1893 году поступил на государственную службу — в отдел (с 1894 года — Департамент) сельской экономии и сельскохозяйственной статистики Министерства земледелия. Там он занял должность младшего редактора, что в других департаментах соответствовало должности столоначальника (иными словами, он практически сразу оказался на «среднем этаже» российской бюрократической иерархии). Именно в эти годы Оболенский сблизился с марксистами, часто встречался с А. Н. Потресовым и П. Б. Струве, подумывал о сотрудничестве в социал-демократическом издании.