Пол Кинан - Санкт-Петербург и русский двор, 1703–1761 [litres]

Церемония въезда Елизаветы, определенно, задумывалась как публичное празднование возвращения государыни в столицу. Непрестанная пальба в течение дня, как и ночная иллюминация города, способствовала тому, чтобы все население было в курсе происходящего события. Однако свидетельств о реакции современников на него немного. Камер-фурьерские журналы в основном молчат об этом событии. В них лишь отмечается, что императрица прибыла в город 20 декабря и вечером остановилась в своем старом дворце в Смольном 474 474 ТЖРЕП. Т. 2. Ч. 2. С. 250. . Иностранные наблюдатели тоже не приводят никаких других деталей. Сирил Уич, английский резидент при русском дворе, вернулся в Петербург только 28 декабря, а до этого сетовал в письмах на болезнь и трудности с транспортом, так что и вовсе пропустил это событие 475 475 СИРИО. Т. 99. С. 195–197. Уич – Картерету. Москва, 20 декабря 1742 г.; Там же. С. 200. Уич – Картерету. СПб., 28 декабря 1742 г. . Его французский коллега Д’Алион тоже во время въезда императрицы еще находился в Москве. В донесении министру иностранных дел Жан-Жаку Амело де Шайю от 27 декабря он объясняет, что попадет в Петербург только «через пять-шесть дней» 476 476 СИРИО Т. 100. С. 465. Д’Алион – Амело. Москва, 27 декабря 1742 г. . Его соотечественник Лесток вернулся из Москвы 20 декабря, но в его донесении от 28 декабря не упоминаются празднования по случаю въезда императрицы 477 477 Там же. Лесток – де ла Шетарди. Москва, 28 декабря 1742 г. . К тому же это событие не было описано и в «Санктпетербургских ведомостях», в противоположность торжественному въезду в Петербург императрицы Анны в 1732 г., отчет о котором вышел в «Прибавлениях» к газете 478 478 Зато припасы, необходимые для фейерверков и иллюминаций, упоминаются. См.: СПВ. №100. 13 декабря 1742 г. С. 813 (где идет речь о количестве сала, дегтя и «венецианского терпентина», затребованного Адмиралтейством); СПВ. № 101. 16 декабря 1742 г. С. 820 (здесь говорится о партии слюды для Артиллерийского приказа). .

Обер-церемониймейстер Санти составил доклад, в котором изложил вопросы, обсуждавшиеся на заседании 21 декабря, а также перечислил некоторые затруднения, приключившиеся впоследствии в день самой процессии 479 479 РГИА. Ф. 473. Оп. 1. Д. 246. Л. 77–78 об. (Отчет обер-церемониймейстера Франца Санти, б.д.). . Сначала Санти отметил, что посоветовал князю Н.Ю. Трубецкому связаться с другими высшими придворными чинами, чтобы убедиться, что различные экипажи и лошади для процессии готовы. Князь Трубецкой отвечал, что приказы были отданы и участники должны их исполнять. Затем Санти высказал свои замечания по поводу проекта порядка следования, составленного Н.Ф. Головиным, который тот, видимо, уже прислал Трубецкому в письме. Санти был озабочен тем, чтобы на каждом этапе церемония шла по плану. Поэтому на заседании он подчеркнул, что придворные кавалеры не получили инструкций о том, когда им нужно прибыть к Казанской церкви и как себя вести. В распорядке процессии также не уточнялось, как императрица будет выходить из кареты, когда подъедет к церкви. На первый пункт Трубецкой ответил, что члены двора должны знать свои обязанности, а второй пункт вообще проигнорировал 480 480 Там же. Л. 77 об. .

Затем в докладе Санти описывались путаница и крайний беспорядок, наступившие в результате пренебрежения его советами. Главным образом, это происходило перед Казанской церковью, где не оказалось никого из придворных сановников, чтобы сопровождать императрицу, когда она вышла из кареты. Эту роль пришлось выполнять самому Санти, пока его не спас граф М.И. Воронцов. Дальнейшее замешательство произошло, когда не был вовремя дан сигнал ракеты об отбытии государыни из церкви. В итоге Санти не успел сесть в свою карету, когда процессия тронулась, а потому должен был «бежать полверсты», чтобы ее догнать. В заключение доклада приведено колкое замечание Жана Армана де Лестока, поддержанное несколькими неназванными русскими чиновниками, о том, что если уж при дворе имеется «un grand maître des ceremonies», – обер-церемониймейстер, – то надо дать ему возможность выполнять свои обязанности 481 481 Там же. Л. 78–78 об. . Это описание хода церемонии, пусть оно едва ли объективно, все же позволяет увидеть под иным углом зрения идеальную версию торжества, представленную в планах и проектах. В частности в нем сообщаются детали практических затруднений, вроде несвоевременной подачи сигналов или путаницы с конкретными поручениями, которые возникали в ходе реальных событий и не зафиксированы больше нигде.

Фактическим свидетельством того, что об этой торжественной церемонии было широко известно в городе, является одно из долговременных визуальных напоминаний о нем: триумфальные ворота. В описании Санкт-Петербурга, составленном десять лет спустя, А.И. Богданов сообщает о двух триумфальных воротах, связывая их не только с въездом императрицы, но и с заключением мира со Швецией на следующий год 482 482 Богданов А.И. Описание Санктпетербурга (1749–1751). СПб., 1997. С. 343. . Описание гравированных изображений на двух воротах, опубликованное Академией наук в январе 1743 г., было составлено Кристианом Крусиусом в период подготовки церемонии въезда 483 483 СК. Т. 2. С. 97. . Согласно протоколам Академии наук, было напечатано только 300 экземпляров этого описания. Тем не менее перед нами попытка донести до читателей содержание гравюр, публикуя текст подписей, помещенных на самих триумфальных воротах 484 484 Воронихина А.Н . Триумфальные ворота. С. 169. . Присутствие на Невском проспекте этих ворот, а также использование его архитектурных сооружений в качестве вех на пути процессии наглядно демонстрировало роль проспекта как главной церемониальной магистрали Петербурга. Хотя Невский проспект использовался и для въезда 1732 г., но окончательно ведущая позиция в пространстве Петербурга закрепилась за ним уже после обширной перестройки конца 1730-х гг. и освящения в 1737 г. церкви Казанской Божьей Матери (впоследствии она служила одним из главных храмов города, в которых двор присутствовал на религиозных церемониях).

В возвращении императрицы Елизаветы в Петербург заключалось несколько иное символическое значение, чем в переезде сюда Анны Ивановны. В церемониальном вступлении Анны в 1732 г. воплощалась, по сути дела, идея возвращения в город двора и российской элиты после периода конца 1720-х гг. – времени неуверенности относительно его будущего. Елизавета же со своим двором уже и так жила в Петербурге, когда взяла власть в свои руки в конце 1741 г., так что для традиционной церемонии коронации она вернулась в Москву. То обстоятельство, что Елизавета была дочерью Петра I и при свержении Ивана VI она выступала как защитница отцовского наследия, подразумевало, что возвращение после коронации в город Петра имеет для нее как личное, так и политическое значение. Недавние победы русского оружия в войне со Швецией придавали торжественному въезду Елизаветы также и военный подтекст, что сближало его с традиционными триумфальными шествиями. Презентация Елизаветы как защитницы отцовского наследия и победоносной самодержавной государыни придала ее образу такое величие, которого не было у Анны Ивановны в 1732 г.