Пол Кинан - Санкт-Петербург и русский двор, 1703–1761 [litres]

К концу рассматриваемого периода музыка стала общепринятой частью жизни петербургского общества. Двор сыграл самую значительную роль в этом процессе, покровительствуя иностранным и российским музыкантам на протяжении всего времени. Как писал один современник, русский двор в качестве крупного покровителя музыки вошел в круг других европейских дворов своего времени – венского, дрезденского, берлинского, мангеймского 658 658 Штелин Я. фон . Музыка и балет в России XVIII века. СПб., 2002. С. 148. . Петербург стал целью для честолюбивых композиторов и музыкантов, искавших счастья не только при большом дворе, но и при дворе великого князя и княгини. Великий князь сам был скрипачом, правда скромных способностей, и в царствование Елизаветы регулярно устраивал концерты у себя в покоях 659 659 Екатерина II . Mémoires IV (1) // Сочинения. С. 239, 250; Штелин Я. фон . Музыка. С. 141–143. . Постоянный приток итальянских и немецких исполнителей, начавшись в 1730-х гг., не иссякал и на протяжении 1760-х, включая такие прославленные имена, как Бальдассаре Галуппи – он приехал в Петербург при Екатерине II 660 660 МП. Т. 1. С. 226–232. . Интерес к музыке у придворной элиты процветал по-прежнему. Например С.К. Нарышкин содержал большой роговой оркестр, набранный из его охотничьей свиты, и в начале 1750-х гг. нанял Иоганна Мареша, прославленного рогового музыканта из Богемии, руководить этим оркестром 661 661 Штелин Я. фон . Музыка. С. 150–159; Findeisen N.F. History of Music. Vol. 2. P. 55–57. . Такие персональные начинания в будущем получат развитие с появлением в 1770-х гг. крепостных оркестров и хоров в имениях знатных фамилий, например Шереметевых 662 662 Stites R . Serfdom, Society, and the Arts in Imperial Russia. New Haven, CT and London, 2005. P. 71–79. .

Интерес к исполнению музыки существовал также за пределами двора. Как и театром, сначала концертами увлеклась элита, способная их оплачивать и проводить в своих домах, но постепенно появлялась также и готовая платить публика, такая же, как посетители концертов в других европейских городах, что и поощряло различных импресарио организовывать для нее представления. Хотя частота концертов и количество слушателей были здесь скромнее, чем в Лондоне или даже чем в сравнительно небольших германских городах, например в Лейпциге, но с их появлением расширялся доступ к развлечениям европейского типа и укоренялась привычка к светскому общению. В Петербурге второй половины XVIII в. концерты проходили все чаще, а значит, они оказались достаточно популярными, чтобы стоило заниматься их организацией. Но, как и другие аспекты общественной жизни Петербурга, эти мероприятия подлежали полицейскому контролю, если в них подозревали нарушение приличий, которым могло грозить взаимодействие смешанного общества. И хотя рассматриваемый период и был важным этапом в утверждении Петербурга как сцены для музыкальных талантов, все-таки этот процесс еще едва начался.

Как и ряд других элементов жизни придворного общества в первой половине XVIII в., маскарад был привнесен из-за границы. Он вырос из традиции пышных публичных церемоний Ренессанса, на которых костюмы, музыка и художественное оформление использовались для создания аллегорических картин. Эти празднества постепенно развивались в детально разработанные маскарады, которые представляли собой красочные символические зрелища, прославлявшие правителя. Маскарады, с их акцентом на абсолютной и божественной природе королевской власти, составляли в XVII в. важную часть придворных торжеств по всей Европе. Ярким их примером были маскарады при английском дворе времен Карла I, разработанные Иниго Джонсом и игравшие такую же репрезентационную роль, как версальский придворный балет – ballet de cour – при Людовике XIV, хотя и с менее успешным политическим результатом 663 663 Strong R. Art and Power: Renaissance Festivals, 1450–1650. Woodbridge, 1984. P. 153–170; Cowart G. The Triumph of Pleasure: Louis XIV and the Politics of Spectacle. Chicago, IL, 2008. P. 5–6. . Дальнейшее развитие началось с появлением публичных маскарадов в Англии в начале XVIII в. Театральный антрепренер-швейцарец, Иоганн Якоб Хайдеггер, учредил в 1717 г. еженедельные маскарады для платных посетителей, воспользовавшись своим положением управляющего лондонским театром Хеймаркет, чтобы получить подходящее помещение 664 664 Castle T . Masquerade and Civilisation: the Carnivalesque in Eighteenth-Century English Culture and Fiction. Stanford, CA, 1986. P. 9–11. . Эти мероприятия оказались очень успешными и снискали поддержку со стороны первых королей Ганноверской династии – Георга I и Георга II, невзирая на шумное сопротивление церкви, юридических кругов и других недовольных, например Уильяма Хогарта, который выразил порицание в своей гравюре 1724 г. «Городское дурновкусие, или маскарады и оперы» 665 665 Smith H . Georgian Monarchy. P. 237–238. . Похожие увеселения устраивались и в других европейских городах, так, в Париже в тот же период появились публичные балы – bals publiques 666 666 Semmens R . The Bals Publics at the Paris Opéra in the Eighteenth Century. Hillsdale, NY, 2004. P. 2–6, 10–21. .

Светского прецедента для маскарадов при русском дворе не существовало, хотя использование костюмов и аллегорического оформления несколько напоминало циклы рождественских и пасхальных действ, влиявших также на другие театрализованные увеселения на Руси в допетровское время. Православная церковь не одобряла такие действа, что неудивительно при ее отношении к танцам и музыке; к тому же ношение масок в православной традиции ассоциировалось с одержимостью злыми духами 667 667 Лотман Ю.М . Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX в.). СПб., 2002. С. 100. . Поэтому костюмированные увеселения были введены в России в рамках придворных праздников только в царствование Петра I. Эффектными публичными маскарадами были отмечены продолжавшиеся неделю празднования по случаю подписания Ништадтского мира в сентябре 1721 г. (в которые входила и свадьба третьего князь-папы Всепьянейшего собора, П.И. Бутурлина), а также по случаю его годовщины в 1723 г. 668 668 Берхгольц Ф.В . Дневник // Неистовый реформатор. С. 208–216; Он же. Дневник // Юность державы. С. 136–145. Впрочем, кроме самого Петра, ничье поведение с выходом за рамки дозволенного в этих случаях не поощрялось, в отличие от других европейских примеров 669 669 Castle T. Masquerade and Civilisation. P. 6. . Более того, эти торжества планировались под руководством Петра, причем оговаривались костюмы, состав присутствующих, порядок следования платформ в процессии и иные детали. Общий замысел этих увеселений сравнивают с некой формой театра, в котором участники (другими словами, члены петровской элиты) прославляли власть государя 670 670 Wortman R . Scenarios of Power. Vol. 1. P. 5 (см. русский перевод: Уортман Р.С. Сценарии власти. Т. 1). . Такая интерпретация ставит эти ранние российские примеры в противоречие с карнавальной, бросающей вызов иерархическому порядку природой подобных празднеств в других культурных контекстах 671 671 Burke P. Popular Culture in Early Modern Europe. 3 rd ed.. Farnham, 2009. P. 281–286. . Если разработанное Петром пародирование традиционных форм религиозного и культурного авторитета, например Всепьянейший собор, часто напоминало обстановку и содержание маскарадов, то участие в нем ограничивалось лишь членами ближнего круга царя. «Перевернутый мир» оставался еще в очень большой степени под его контролем 672 672 Hughes L . Russia in the Age of Peter the Great. New Haven, CT, 1998. P. 256–257. .