Пол Кинан - Санкт-Петербург и русский двор, 1703–1761 [litres]

Петр I примерил иноземное платье еще юношей, в Немецкой слободе, а затем путешествовал в нем по Германии, Нидерландам и Англии в ходе Великого посольства в конце 1690-х гг. Не случайно одним из первых его начинаний после возвращения в Москву в 1698 г. стало бритье бород у ведущих представителей московского боярства 939 939 Это произошло в Преображенском 26 августа 1698 г.: Korb J.-G . Diary of an Austrian Secretary. Vol. 1. P. 155–156. . Это было не просто утверждение власти Петра над московской верхушкой, когда царь самолично орудовал бритвой, но и часть более широкого замысла сократить символический разрыв между Россией и ее потенциальными европейскими союзниками, начав с наружного облика. Реформа повседневного костюма началась 4 января 1700 г., а затем, указом 28 февраля 1702 г., была распространена на праздничную одежду, вследствие чего как высшие слои общества, так и горожане в целом обязывались носить сначала венгерское, а потом немецкое платье и в будни, и в праздники 940 940 ПСЗ. Т. 4. № 1741. 4 января 1700 г. С. 1; № 1898. 28 февраля 1702 г. С. 189. . В середине января 1705 г. тем же группам населения было указано сбрить бороды или платить штраф от 30 до 100 руб. в год. Лишь духовенство и крестьяне не были охвачены этими реформами, но последним полагалось платить «бородовой налог» в одну копейку при въезде в город 941 941 Там же. № 2015. 16 января 1705 г. С. 282–283. . Иван Желябужский описывает, как у ворот на въездах в Москву установили манекены («чучелы»), одетые на новый манер, так что неведением или неграмотностью больше нельзя было оправдать ослушание указам 942 942 Желябужский И.А . Дневные записки // Либерман А., Шокарев С. (ред.). Рождение империи. М., 1997. С. 325. .

Насколько заметными оказались изменения, произведенные петровскими указами, касавшимися одежды, демонстрирует сравнение между традиционными, нередко переходившими по наследству парадными боярскими одеяниями из дорогих тканей, усыпанных драгоценными камнями, и пришедшим им на смену менее пышным костюмом европейского покроя. Впрочем, это не значит, что не сохранялись существенные различия в одежде между социальными группами, особенно в смысле использования в нарядах дорогих материалов. Вебер прочувствовал это различие, когда его в Петербурге пригласили на праздник к адмиралу Апраксину, но гвардейцы не впустили его в дом. Потом «один посланник» посоветовал ему надевать «расшитый золотом и серебром кафтан», подразумевая, что тогда уж его не спутают со средним прохожим с улицы 943 943 Weber F.Ch . The Present State of Russia. Vol. 1. P. 4. . Стремление богачей приобретать одежду и аксессуары такого качества, которое говорило бы об их статусе, грозило превратить этот переход к новому облику в очень дорогостоящий процесс 944 944 Kahan A . The Costs of „Westernisation“ in Russia: The Gentry and the Economy in the Eighteenth Century // SR. Vol. 25 (1966). P. 40–66. . Один из прожектеров эпохи Петра, Иван Посошков, предлагал сократить эти расходы для отдельных групп населения, в частности для купечества, введя новую систему регламентации одежды в зависимости от уровня дохода и от возраста. Эта система охватывала бы все слои городского общества, от крестьян, живших в городах (которые могли носить лишь сермяжные кафтаны), многочисленных групп ремесленников и купечества до дворянства (которому полагалось одеваться в дорогие привозные материалы). Обо всех, кто одевался лучше или хуже, чем позволяли его средства, надлежало доносить для оценки состояния и должного наказания 945 945 Pososhkov I.T. The Book of Poverty and Wealth. London, 1987. P. 262–264 (см.: Посошков И.Т. Книга о скудости и богатстве. М., 1951). . Предложения Посошкова приняты не были, но можно отметить, что в них проявилась озабоченность социально-экономическими последствиями реформы костюма, которые отразили в своих произведениях русские писатели более позднего времени.

С введением нового костюма обозначились определенные проблемы гендерного и нравственного порядка. Для мужчин бритье их длинных бород было посягательством на основы их идентичности. Борода являлась символом мужественности, ведь в православной традиции мужчин без бороды иногда причисляли к гомосексуалистам. Борода означала достижение мужчиной зрелости и наглядно демонстрировала связь с образом и подобием Божьим 946 946 Hughes L . „A Beard is an Unnecessary Burden“: Peter I’s Laws on Shaving and their Roots in Early Russia // Bartlett R., Hughes L. (eds.). Russian Society and Culture. P. 21–34. . Традиционный наряд знатной женщины был многослойным, его шили из дорогостоящих материалов – из меха, из привозных шелков, – чтобы показать богатство и статус ее мужа или родной семьи. Такой фасон скрывал очертания женской фигуры, не позволял видеть руки и ноги, что отвечало православному идеалу скромности. Новые иноземные фасоны, напротив, подчеркивали талию, имели глубокое декольте, обнажали руки до локтей 947 947 Hughes L . From Caftans to Corsets: The Sartorial Transformation of Women in the Reign of Peter the Great // Peter Barta (ed.). Gender and Sexuality in Russian Civilisation. London, 2001. P. 25–26. . Еще одним новшеством, доставлявшим дамам неудобства, оказался корсет, представлявший собой полотняный лиф, в который вшивали металлические планки или китовый ус для придания формы женской фигуре. Эти корсеты были порождением испанской придворной моды XVI в., стремившейся придавить грудь. Однако у женщин с пышным бюстом – а такими были и Анна Иоанновна, и Елизавета – грудь под давлением корсета выпирала кверху, а потому под платье надевали дополнительный лиф со шнуровкой на боку, чтобы добиться идеальной формы. В России в XVIII в. были приняты два распространенных вида корсетов: английского фасона, со шнуровкой спереди, и французские – эти шнуровались сзади и затягивались туже, что позволяло добиться окружности талии всего в 40 сантиметров 948 948 Steele V . The Corset: A Cultural History. New Haven, CT, 201. P. 6–13. .

Процесс перехода к новым женским фасонам еще больше осложнился после 1718 г., с появлением надеваемых под юбки обручей по английской моде, по-французски именуемых panier (корзина, чехол), а по-русски известных как фижмы, или фишбейн (от немецкого Fischbein – китовый ус). Они сделались общепринятой частью дамского гардероба при всех дворах Европы и представляли собой круглую, а позднее овальную конструкцию из бересты или китового уса, крепившуюся на талии поверх нижней юбки, а уже сверху надевалось платье. Окружность фижм постепенно возрастала, достигнув высшего (или лучше сказать, широчайшего) предела в 1730-х гг. 949 949 Ribeiro A . Dress in Eighteenth-Century Europe, 1715–1789. 2 nd ed. New Haven, CT, 2002. P. 42–45. Введение фижм в обиход определенным образом сказывалось на осанке и движениях носивших их женщин. Больше нельзя было стоять, опустив руки вдоль тела, а потому их постоянно держали перед собой согнутыми в локтях. К тому же сам размер каркаса (который зависел от уровня светского мероприятия) затруднял любое движение вбок, так что каждый простой маневр – пройтись по комнате, сесть, войти в дверь – превращался в отдельное физическое упражнение 950 950 Кирсанова Р.М . Русский костюм. С. 39. . Русским женщинам, привычным к довольно свободным старомосковским одеяниям, это переодевание как минимум причиняло неудобства, потому что ни двигаться, ни дышать в таком наряде без практики было невмоготу. Словом, так как женщинам петровского времени было велено носить неподобающую с их точки зрения одежду, создававшую им физические затруднения, то и нетрудно понять, отчего многие знатные женщины предпочитали в частной обстановке своих домов или имений по-прежнему надевать старомодные платья.