Олег Ивик - О брачной и внебрачной жизни

Сохранилась челобитная, которую в январе 1610 года сын боярский Андрей (фамилия не читается из‐за повреждений документа), проживающий в Вотской пятине, направил царю Василию Шуйскому. Андрей жалуется государю на то, что его сосед, «сын боярский Увар Борков», ограбил свадебный поезд, едущий из церкви. В тот день Андреев холоп Иван Дылдин женился на девке Акулине. Молодые венчались в деревянной церкви на Тесовском погосте в 40 верстах от Новгорода. Венчание благополучно завершилось, и супруги с друзьями и родственниками возвращались из церкви. Внезапно на свадебный поезд налетела пьяная банда, которую возглавлял Увар Борков, не так давно дезертировавший из действующей армии. Нападавшие разогнали поезд, до полусмерти избили жениха, а невесту увезли с собой. Андрей возмущенно пишет:

А грабежу, государь, взял с человека моего однорядку [99] Однорядка — верхняя одежда с длинными рукавами с прорезями. лазореву, не страфил, больша зело, да кафтан заячей с поддею подзеленою, …да шапку лисью под сукном под черленым черкаскую, да на женке, государь, платья опашен [100] Опашень — платье, похожее по крою на однорядку, женские опашни украшались пуговицами. черленой, да ферези [101] Ферязь — праздничная верхняя одежда с длинными рукавами, женский вариант назывался ферезея. заечьи под зенденью [102] Зендень — шелковая ткань. под лазоревою, да о[же]релья жемчюжное с пугвицы, …да сапоги, да два мерина, мерин сер да мерин ворон, с седлми и с хомуты, да две епанчи [103] Епанча — широкий плащ без рукавов. . А всего, государь, грабежу взял с человека с моего и на жонке платья и лошадей на тритцать на три рубли с полтиною.

Царь не слишком торопился вмешаться в судьбу несчастных новобрачных. Два с лишним месяца томилась Акулина в имении у захватчика. Не будь Увар дезертиром, он мог бы сколь угодно долго пользоваться чужой женой. Но Акулине повезло: вина перед царем, в отличие от вины перед изнасилованной женщиной, государством все-таки взыскивалась. В апреле 1610 года князь Матвей Микитич Ржевский, ведавший поимкой дезертиров, изловил беглеца, пожурил и отправил его обратно в армию. А Акулина отправилась к мужу…

Но несмотря на боярское беззаконие и вопреки «злопыхательствам» Адама Олеария, свадьбы на Руси все-таки играли весело. Хотя невесте и полагалось в течение нескольких дней перед свадьбой и во время свадьбы поплакать и попричитать, причем не как-нибудь, а по специально заученным текстам. В помощь невесте нередко приглашали специальную женщину — «вытницу». По традиции вытница часто бывала старой девой и о горестях замужней жизни знала лишь понаслышке. Но это не мешало ей вместе с невестой оплакивать девичество.

«Выть» полагалось не только дома. В некоторых местностях вытница с невестой и ее подругами разъезжали по гостям, и всюду их встречал накрытый стол, а иногда и подарки. Так что «вытье» превращалось в веселый праздник. Но сами песни были, конечно, печальными:

Впрочем, на предсвадебных вечеринках, на которые приезжал жених со своими родственниками и друзьями, девушки нередко сменяли «вытье» на «посрамление» жениха:

Однако за 10–20 копеек, подаренных женихом (в ценах 1877 года), девушки добрели и меняли текст:

Еще одно развлечение девушек — приготовление забавного свадебного пирога. В селах под Нижним Новгородом подруги невесты утром в день свадьбы по традиции лепили из пресного теста пирог с начинкой. В этот пирог втыкали лучинки, покрытые тестом, на одну из них насаживали фигурку поросенка, сделанного из того же теста. Верхом на поросенка водружали пастуха, в руки ему вручали кнутик из ниток. После того как пирог был испечен, его украшали веточками, увитыми лентами и разноцветной бумагой, так что самого пирога не было и видно, только пастух с поросенком высовывались наружу. Этот пирог подавали на стол днем после венчания.

В свадебных обычаях переплелись традиции христианские и языческие. Все они по сей день прекрасно уживаются друг с другом. И даже священнослужитель М. М. Поспелов, опубликовавший в конце XIX века прекрасную статью о свадебных обычаях Нижегородской губернии, без всякого осуждения пишет, что когда молодые собираются в церковь, «обыкновенно жениху и невесте кладут в карманы по луковице и втыкают в одежду иголки — для того чтобы их не испортили. Те же предосторожности принимают и все поезжане». Но и обвешанный иголками жених не так-то легко довозит невесту до церкви: по дороге ему мешают девушки, пытаются отбить подругу. Потом при выезде из деревни мужики загораживают дорогу и не пропускают поезд, пока их не угостят водкой. А тем временем невестин брат направит лошадей в другую сторону или вывалит невесту в снег.

После венчания чаще всего свадебный поезд возвращается в дом невесты. Здесь все садятся за обеденный стол, но это еще не пир: спиртного не подают, да и молодых за столом нет, они обедают отдельно. Зато в центре внимания — тот самый забавный пирог, который все утро пекли подруги невесты. Тысяцкий выкупает его у девушек, а дружка должен так его разрезать, чтобы не уронить ни одного бантика. Потом лучинки с бантиками девушки унесут к себе домой — на счастье.

Не успел закончиться обед, как начинается свадебный пир. Теперь уже и молодые за столом, и вино льется рекой. А впереди третий пир, на соседней улице или в соседней деревне — в доме у жениха.

Так или примерно так проходили, а иногда и сейчас проходят свадьбы под Нижним. Впрочем, по всей России традиции схожи. А если и отличаются — это не главное. Главное — всеобщее напутствие: «Совет да любовь».

Невинности невест в крестьянских семьях большинства регионов России, как правило, особого значения не придавали. Этнографы XIX века сообщают, что в Архангельской губернии девушка, родившая ребенка, имела больше шансов на замужество. Здесь бытовала пословица: «Девушка не травка, вырастет не без славки». В книге, посвященной этнографии Вологодской губернии, говорится, что «в большей части деревень девичьему целомудрию не придается строгого значения». А в некоторых деревнях «девка, имевшая ребенка, скорее выйдет замуж, чем целомудренная, так как она, знают, не будет неплодна». Крестьяне говорили этнографам: «Редкая из наших девок не гуляет до замужества». Парни вступали в первые связи лет с пятнадцати и до свадьбы успевали сменить нескольких подружек. По сообщению врача из Рязанской губернии, в деревнях нельзя было найти девушки старше 17–18 лет, которая сохранила бы невинность.