Дэвид Хоффманн - Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм, 1914–1939

Не менее важную роль в создании полностью грамотного общества играла начальная школа. Еще до революции русские прогрессивные учителя считали современную систему образования важнейшим средством просвещения крестьян и формирования общества более рационального и эгалитарного. Их идеи соответствовали тому, что предлагали прогрессивные педагоги и радикальные теоретики педагогики за границей, которые видели в образовании средство достижения общественных перемен [804] Johnson М. Russian Educators. The Stalinist Party-State and the Politics of Soviet Education, 1929–1939: Ph.D. diss. Columbia University, 1995. Р. 29. См. также: Law R. D. Humanity’s Workshops: Progressive Education in Russia and the Soviet Union, 1856–1927: Ph.D. diss. Georgetown University, 2001. Мнение ведущего американского педагога-новатора см. в кн.: Counts G. Dare the School Build a New Social Order? Carbondale, 1978. . Действительно, советские педагоги 1920-х годов стремились подражать прогрессивной педагогике Джона Дьюи, и сам Дьюи, посетив Москву в 1928 году, очень высоко отозвался о советском образовании [805] Ewing Е. Т. The «Virtues of Planning»: American Educators Look at Soviet Schools // Education and the Great Depression: Lessons from a Global History / Eds. Е. Т. Ewing and D. Hicks. New York, 2006; Engerman D. C. Modernization from the Other Shore. Р. 176–177. . Советское правительство ввело декретом всеобщее начальное образование и стремилось создать государственные школы в каждой деревне страны. Несмотря на нехватку ресурсов и квалифицированных учителей, со временем число детей в школах решительным образом выросло [806] Holmes L. E. The Kremlin and the Schoolhouse: Reforming Education in Soviet Russia, 1917–1931. Bloomington, 1991. Р. 148. См. также: Gringlas L. Shkraby ne Kraby: Rural Teachers and Bolshevik Power in the Russian Countryside, 1921–1928: M. A. thesis. Columbia University, 1987. .

Не все партийные деятели разделяли всеобъемлющий подход к образованию, сформулированный Лениным. Конечно, руководители Наркомата просвещения, Луначарский и Крупская, широко подходили к просвещению. Но экономические планировщики и комсомольские активисты решили уделить особое внимание профессионально-техническому образованию и политико-идеологической обработке. Они призывали вводить образовательные программы, которые принесли бы немедленную пользу в таких вопросах, как индустриализация, коллективизация и повышение классовой сознательности. В ходе «Великого перелома» 1928–1931 годов этот подход к просвещению вытеснил прежнее представление об образовании, более гуманистическое и рассчитанное на постепенное развитие человека [807] Fitzpatrick S. Education and Social Mobility in the Soviet Union. Cambridge, 1979. P. 123, 144–145; Holmes L. E. The Kremlin and the Schoolhouse. P. 109–119. .

Ил. 13. Советский плакат по борьбе с неграмотностью, пропагандирующий образование, 1920. «Дети! Страшно жить безграмотному! Живет он, как в темном лесу… А пройдет безграмотный школу, — сразу из слепого зрячим станет!» (Плакат RU/SU 1271. Poster Collection, Hoover Institution Archives)

В то же время было бы ошибкой заключить, что советское правительство отказалось от своих целей преобразования человека и общества. Напротив, «Великий перелом» означал новое стремление к преобразованию всего советского общества, причем как можно быстрее. Хотя в основе этого процесса должны были находиться экономические изменения, партийные деятели и комсомольские активисты продолжали уделять весьма повышенное внимание политическому просвещению. От учителей они требовали активного участия в революционных переменах. В годы первой пятилетки тысячи комсомольцев были мобилизованы на преподавание, так что количество сельских учителей выросло более чем вдвое, а число учеников начальных школ — с 11 до 23 миллионов [808] Fitzpatrick S. Education and Social Mobility. P. 174–75. См. также: Ewing E. T. The Teachers of Stalinism: Policy, Practices, and Power in Soviet Schools of the 1930s. New York, 2002. .

Новый нарком просвещения, А. С. Бубнов, занявший это место в 1929 году, призвал школы принять участие в «классовой борьбе» против кулаков, религии и неграмотности [809] Holmes L. E. The Kremlin and the Schoolhouse. P. 119–120. . Как сам Бубнов, так и другие люди, пришедшие с ним в руководство наркомата, ожидали, что в будущем общество и школа сольются воедино, а образование станет играть самую непосредственную роль в построении социализма. По этой причине они подчеркивали важность технического обучения колхозных крестьян и рабочих, и число студентов технических вузов за 1928–1932 годы утроилось [810] Fitzpatrick S. Education and Social Mobility. P. 188. См. также: Holmes L. E. The Kremlin and the Schoolhouse. P. 126–133. . Кроме повышенного внимания, уделявшегося техническому обучению, советские образовательные программы продолжали делать упор на грамотность, антирелигиозную пропаганду и марксизм-ленинизм. Таким образом, в сфере образования «Великий перелом» положил конец гуманистическому подходу, рассчитанному на постепенное развитие человека. Вместо этого советские чиновники обратились к более грубому, догматическому подходу, который соответствовал пафосу коллективизации и индустриализации, но политическое просвещение продолжало оставаться для них приоритетом.

С точки зрения советской власти, расширение образования и распространение грамотности было призвано позволить крестьянам и рабочим принять полноценное участие в культурной и общественной жизни. В этом смысле советский подход к грамотности напоминал происходившее в других странах, где учителя и специалисты тоже стремились улучшить положение масс путем широкого распространения образования. Однако советский проект не сводился только к грамотности и политической осведомленности. Партийные деятели и теоретики стремились обновить человечество, создав нового советского человека, с качественно иными ценностями и образом мышления, чем у тех, кто жил при капитализме. В годы нэпа, когда продолжали существовать мелкий капитализм и частные крестьянские хозяйства, создание нового человека оставалось невозможным. Но в 1930-е годы, с построением полностью некапиталистической, государственной экономики, начался, как считали партийные лидеры, новый исторический этап. Теперь новый советский человек мог стать реальностью.

Концептуальные истоки идеала нового человека можно проследить до Просвещения и Французской революции. Просвещение исходило из предпосылки, что порядки в человеческом обществе не установлены Богом и не освящены традицией, а созданы самими людьми и, следовательно, человеческое поведение можно изменить. Французская революция укрепила это представление двумя способами. Во-первых, она свергла существующий порядок и положила начало периоду бурных общественных потрясений. Во-вторых, новый принцип верховенства народа требовал от всех людей активного участия в политике, а стало быть, и нового образа мыслей и действий. Вдохновленные революционным идеалом превращения мужчин и женщин в добродетельных граждан, радикальные мыслители начали представлять себе нового человека — качественно новую личность, не ограниченную мелочными инстинктами прошлого.