Павел Уваров - Китай в средневековом мире. Взгляд из всемирной истории

Обе страны оказались в ядре экономической Мир-Системы. Обилие финансовых ресурсов обеспечило этим странам достаточную силу для поддержания своих колониальных империй и отражения внешних угроз без особого напряжения сил. Здесь и возникают либеральные принципы управления экономикой. Примечательно, что обе страны не будут привержены меркантилизму; отстаивая свободу торговли, обе проявляли реальную веротерпимость, предоставляли убежище эмигрантам всех мастей и первыми официально разрешили открытие синагог новым иудейским общинам.

Однако чем меньше у государств было финансовых возможностей, тем чаще их правители должны были прибегать к принуждению, чтобы «идти в ногу со временем». Когда-то страны, сопредельные средневековым кочевым империям, оказывались перед выбором — ответить на вызов, создав мощное государство, или быть ими завоеванными. Теперь же надо было предпринимать не меньшие усилия, чтобы устоять в мире, где произошла «Военная революция», подкрепленная экономической мощью передовых стран. Выход виделся в том, чтобы, усиливая государство, командными методами преобразовывать общество и хозяйство, создать новую армию, использовать иностранные капиталы, технологии и знания к своей выгоде, чтобы защитить свои земли, а при возможности и самим поживиться за счет соседей. Территории стран, не успевших вовремя перестроиться, начинали быстро осваиваться соседями экономически, а затем и политически.

Более чем вероятно, что читатель, добравшийся до конца нашей книги, будет утомлен монотонностью повествования. Как на карусели, мелькают одни и те же картинки: приход к власти — расцвет могущества — попытки реформ — кризис — восстания, наводнения, нашествия варваров — утрата Небесного мандата. Если бы не вставки, призванные синхронизировать китайскую историю с историей мировой, то ощущение deja vu было бы еще сильнее.

Во многом такое однообразие задано характером источников. Китайская государственная традиция является на нашей планете самой древней из непрерывных. И точно такой же является китайская традиция историописания. Из века в век историю Поднебесной писали люди, получившие одно и то же образование, обладавшие одной и той же картиной мира, одинаковыми ценностными ориентациями. Они писали по одним и тем же правилам, ориентируясь на общие образцы, используя одинаковые стереотипы.

Схожие явления можно найти повсюду в мире. Средневековые миссионеры описывали нравы язычников — пруссов или полабских славян — в тех же терминах, что и римские писатели, повествующие о древних германцах. Но в Европе традиции и прерывались чаще, и не были унифицированными. Рассказы одних хронистов почти всегда можно проверить рассказами других современных им историков. Но, главное, доступны иные источники — жития святых, дневники, мемуары, актовый материал. В Китае же преобладание официального исторического нарратива над другими типами источников пока [29] Массовое привлечение нового материала, например, добытого археологами, способно значительно изменить картину. Многое могут дать записки путешественников. То, что они писали о Китае, настолько не укладывается в традиционные представления о нем, что историки предпочитают сомневаться в реальности путешествий Марко Поло и Ибн Баттуты в Китай. выглядит подавляющим. А имперская историография всегда ориентирована на стабильность и повторяемость — в мире ничего радикально нового не происходит, разве что древняя добродетель слабеет и нравы портятся.

Однако циклизм китайской истории не объясняется лишь историографическими моделями, он существовал и в реальности.

История имела свойство повторяться далеко не только в Поднебесной. В наших экскурсах в историю средневековой Ойкумены мы постоянно вели диалог с автором, чье имя почти не называли. Речь идет о знаменитом магрибском мыслителе Ибн-Хальдуне (1332–1406). Судья, дипломат, философ и историк, он служил правителям Туниса и Марокко, Аль-Андалуса, Египта и вел беседы с самим Тимуром.

Сегодня Ибн-Хальдуна называют «отцом социологии», «отцом экономической науки», писал он трактаты по праву, формальной логике, обсуждал учение суфиев, но самое цитируемое его произведение — «Книга назидательных примеров по истории арабов, и персов, и берберов, и их современников, имевших большую власть». Она открывается разделом «Введение о превосходстве науки истории», в котором описываются основные циклы истории государств, расположенных рядом с жителями «открытых мест» — кочевниками.

Важнейшую роль в построениях этого историка играет понятие асабия , которое можно перевести как «отвага», «доблесть», «спаянность», «коллективная солидарность» или «воинская сплоченность». Наиболее развита асабия у бедуинов, живущих суровой и опасной жизнью, впрочем, такими качествами могут обладать и племена горцев. Если соседнее государство богато, но лишено добродетелей и воинской силы, оно легко становится добычей этих воинственных доблестных племен.

«Знай, что, поскольку жизнь на открытом пространстве… является причиной мужества, то неудивительно, что данный дикий народ мужественнее, нежели другой, способнее к тому, чтобы обрести преобладание и вырвать из рук других народов все, что пожелает.

Но и внутри одного народа положение дел меняется с течением времени. Переходя в зажиточные местности, начиная благоденствовать и привыкать к изобилию средств поддержания жизни, он теряет мужественности настолько же, насколько уменьшается его дикость и жизнь на открытых пространствах..»

Отвага и асабия уходят в прошлое, дети и тем более внуки завоевателей становятся изнеженными и жадными, вкусив богатства и роскоши завоеванной страны. Они заботятся только о себе и о своем благе, угнетают покоренное население, увеличивая налоги и порождая к себе ненависть. И вскоре их государство гибнет под ударами другого, более мужественного и более спаянного народа.

Ибн-Хальдун утверждает, что в среднем срок жизни государства не превышает трех поколений (срок деятельности каждого поколения составляет, с его точки зрения, 40 лет), за это время асабия исчезает полностью — и государство не может себя защитить.

Наблюдения магрибца разнообразны и интересны. Он пишет и о пропорции между доходами с тяглового населения с одной стороны, размерами и аппетитами элиты — с другой. Когда эта пропорция нарушается, знать и чиновники стремятся забрать для себя и тот доход, который необходим для защиты государства и поддержания его благосостояния. Он входит в детали отношений между оседлыми и кочевыми народами, пишет о роли ислама и вообще — религиозного энтузиазма, способного сплотить разрозненные племена даже крепче родственных уз.