Александр Полещук - Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи

Вопрос о судьбе Николы Петкова не раз обсуждался в партийных и правительственных сферах. Первоначально предполагалось получить от него просьбу о помиловании и заменить высшую меру наказания пожизненным заключением. Факсимиле подписанного собственноручно Петковым письма с признанием вины и раскаянием Димитров предлагал опубликовать в печати с целью полного морального развенчания оппозиции. Получилось, однако, по-другому.

В 1991 году болгарский журнал «Исторически преглед» опубликовал десять тюремных писем Николы Петкова. В одном из них, адресованном Георгию Димитрову, говорится: «Позвольте мне обратиться к Вам за милостью. Признаю, что моя двухлетняя политическая деятельность была полностью ошибочной и искренне раскаиваюсь в этом. Я никогда не имел намерения нанести вред стране». Эта деятельность, по словам автора письма, была следствием «внушений и советов» других людей, в том числе «представителей империалистических государств». Далее он просит: «Дайте мне возможность исправить совершённое мной зло и с новыми силами начать работать во имя единственно спасительной для Болгарии политики, проводимой правительством ОФ под Вашим руководством» и подчёркивает, что «великодушие всегда было отличительной чертой великих людей и великих государственных деятелей» {327} .

Как видно, содержание послания соответствует замыслу Димитрова, но его аутентичность вызывает сомнение у специалистов. Рукописные оригиналы этого и других писем не найдены, в архиве отложились лишь машинописные копии. Неизвестно также, читал ли их Димитров. Во всяком случае, о покаянных письмах Петкова в дневнике не упоминается, хотя там отражена вся переписка по «делу Петкова».

Настойчивые требования американских и английских представителей о пересмотре приговора главному оппозиционеру привели к противоположному результату. Политбюро ЦК пришло к выводу, что политическая интервенция американцев и англичан затрагивает суверенитет Болгарии, поэтому отменять приговор не следует. Сомневался лишь Васил Коларов, предвидевший неминуемый ущерб международной репутации Болгарии. Тринадцатого сентября он сообщил Димитрову в Москву, что получил несколько посланий и телеграмм, в которых зарубежные политические и общественные деятели выражают тревогу о судьбе «известного антифашиста и демократа Петкова». «Я убеждён, Георгий, что так обстоит дело во всех странах и что при отсутствии абсолютной государственной необходимости мы не заинтересованы дразнить общественное мнение на Западе, за которое нам ещё предстоит немало побороться», — так заканчивалось его письмо {328} .

Из-за возникших разногласий Димитров обратился за советом к Сталину и Молотову. «Большинство наших товарищей, выбирая в данном случае меньшее зло, считают, что приговор должен быть исполнен, — написал он. — Взвешивая все плюсы и минусы, я лично полагаю, что для нас исполнениеприговора принесёт менее неприятные последствия, чем его неисполнение». На следующий день он узнал от А. Н. Поскрёбышева, заведующего секретариатом Сталина, о поддержке своей точки зрения и поспешил отправить шифрограмму Костову и Коларову. Она заканчивалась словами: «Приговор должен быть исполнен, независимо от того, какие заявления делал осуждённый. <���…> Действуйте твёрдо, с дальним государственным прицелом. Такая позиция и у наших друзей».

По зловещему совпадению, Петков был казнён 23 сентября — в день начала вооружённого восстания 1923 года, когда коммунисты и земледельцы вместе выступили против узурпаторского режима Цанкова.

В тридцать седьмом, когда болгарских «левосектантов» исключали из партии и передавали в НКВД, а лидеров польских коммунистов вызывали в Москву на расправу, Димитров не писал своей рукой суровые слова «Приговор должен быть исполнен». Тогда можно было молчаливо переложить ответственность на других. Теперь же он переступил роковую черту: лично принял решение, обрекающее на смерть политического противника, обвинения против которого были явно сфабрикованы.

Считается, что создание Коминформа положило конец экспериментам с национальными моделями революционных преобразований в странах «новой демократии» и открыло путь к насаждению унифицированной программы ускоренного перехода к социализму по советскому образцу. При всей внешней привлекательности такого вывода он затушёвывает сложные и полные драматизма общественные процессы и явления. На самом деле история не повторяет саму себя и никакие «образцы» невозможно воспроизвести в точности. Однажды Димитров выписал из работы Энгельса «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» следующую цитату: «Каков бы ни был ход истории, люди делают её так: каждый преследует свои собственные, сознательно поставленные цели, а общий итог этого множества действующих по различным направлениям стремлений и их разнообразных воздействий на внешний мир — это именно и есть история» {329} . Судьба послевоенного болгарского проекта подтверждает справедливость умозаключения, привлекшего внимание нашего героя.

Как известно, развёрнутой концепции, подробно описывающей своеобразие той политической системы, что начала складываться в Болгарии после Девятого сентября, у Георгия Димитрова не было; он предпочитал краткие и нейтральные формулировки — «новая демократия», «новая Болгария». Однако суть «новой демократии» он представлял достаточно определённо. Победа Девятого сентября, по его словам, «открыла новую эру в политической истории Болгарии — эру Отечественного фронта, эру свободного демократического переустройства и развития нашей страны». Метафорическое употребление Димитровым названий огромных временных периодов — «эра», «эпоха» подтверждает, что болгарский путь к социализму виделся ему «достаточно длительным и безболезненным, с участием широких социальных слоёв и демократических движений».

В 1936 году, когда Секретариат ИККИ обсуждал положение в Испании, Димитров выражался более уверенно и конкретно. Он представлял будущую Испанскую республику как «особое государство с подлинной народной демократией», «государство антифашистское, с участием подлинно левой части буржуазии», где частнокапиталистическая собственность не уничтожена окончательно, но производство организовано под контролем рабочего класса и его союзников по Народному фронту. Он тогда прямо предлагал отбросить старую догму — «пролетариат или буржуазия», заменив её новой формулой — «и пролетариат, и прогрессивная буржуазия». В сущности, такими же были его основополагающие представления о послевоенных преобразованиях в Болгарии.