Александр Полещук - Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи

Пятый съезд БКП обозначил окончание оказавшейся столь недолгой «эры Отечественного фронта» в истории Болгарии. Основой политической системы стало фактическое единовластие Болгарской коммунистической партии. Левое крыло Болгарской социал-демократической рабочей партии (бывшие «широкие социалисты») присоединилось к БКП. Народный союз «Звено» принял решение прекратить самостоятельное

существование и влиться в Отечественный фронт. Такое же решение приняла Радикальная партия. Болгарский земледельческий народный союз после многочисленных расколов и дискуссий остался существовать как самостоятельная политическая организация, признающая социалистический путь развития страны и руководящую роль БКП.

Тодор Павлов, будущий академик-философ, в речи на V съезде высказал опасение, что определение народно-демократического режима как формы диктатуры пролетариата может поощрить нарушение законности. Подводя итог прениям, Димитров счёл необходимым возразить ему. «Народно-демократическая власть, выполняющая функции диктатуры пролетариата, по своему существу и характеру не может терпеть никакого произвола и беззакония», — уверенно заявил он, не предполагая, как жестоко ошибался {350} .

Десятого января 1949 года из Москвы, с учредительного собрания Совета экономической взаимопомощи, возвратилась болгарская делегация — Басил Коларов, Добри Терпешев и Антон Югов. Югов поведал Димитрову, что эпизод с Трайчо Костовым не забыт. Молотов вдруг стал спрашивать: «Кто такой этот Костов? Как стала возможной такая ошибка?», а Сталин во время ночного ужина в Кунцеве всё время подшучивал: «Мы с товарищем Юговым националисты, если Трайчо Костов не возражает…».

Хорошо зная, что может скрываться за подобными шутками, Димитров встревожился, и на очередном заседании Политбюро упрекнул Костова и его помощников: «Вы стали выразителями нездоровой, по существу антисоветской тенденции!» В честности своего близкого соратника он, конечно, не сомневался: Трайчо в партии человек не случайный, и надо объяснить товарищам Сталину и Молотову, что Политбюро не может им пожертвовать, не может отстранить от руководящей работы, но примет такие-то и такие-то меры. Одним словом, товарищу Костову надо помочь, но он должен и сам себе помочь.

Димитров договорился с Маленковым о том, что супругов Костовых примут на отдых в Барвихе. Он наделся, что в Москве Трайчо найдет способ развеять недоверие Кремля.

Костовы улетели в Москву 20 января, а 29-го у Димитрова случился приступ с внезапным повышением температуры до 39 градусов и сильными болями, через два дня второй. Он перестал выезжать в город. Заседания Политбюро, совещания и встречи стали проводиться во Вране, иногда у его постели. Острые боли в области печени после интенсивной терапии ослабевали, но через некоторое время возвращались, и ему не оставалось ничего другого, как стоически их переносить.

Шестого февраля Димитров сделал в дневнике оптимистическую запись: «Опасность осложнения воспалительного] процесса миновала. Состояние улучшается». Этим строкам суждено было стать последними в его дневнике, начатом 9 февраля 1933 года.

Одиннадцатого февраля Георгий Димитров открыл II пленум ЦК БКП — последний пленум, на котором он председательствовал. Рассматривались текущие вопросы — проведение выборов в народные советы, ход выполнения решений партийного съезда, создание и укрепление ТКЗХ, подготовка к весеннему севу. Несмотря на слабость, Димитров принимал участие в обсуждении, мысль его была ясной.

Обострению хронических заболеваний нашего героя всегда предшествовали тяжёлые психологические перегрузки. В 1943 году он проходил многомесячное лечение после смерти сына Мити и роспуска Коминтерна; в 1947-м — из-за жестокой борьбы с непримиримой оппозицией; в 1948-м — вследствие острой критики Сталина и крушения надежд на болгаро-югославскую федерацию; а в 1949-м — на фоне событий, получивших впоследствии в исторической литературе наименование «случай Трайчо Костова». На самом деле этот «случай» продолжался целый год {351} .

Костов, проводивший отпуск в Барвихе, решил не искать встреч с советскими руководителями, а объясниться письменно. В послании в ЦК ВКП(б) он признал, что его ошибка имеет по существу «националистический характер», но «сравнительно легко поправима». Второе письмо он отправил в Софию, на суд товарищей. Письмо было подробным и откровенным. Помимо объяснения причин произошедшего и признания своих прегрешений, автор отозвался на критику, прозвучавшую в его адрес на предсъездовском пленуме ЦК. Особенно остро отреагировал на замечание Георгия Димитрова о преувеличении своей роли в руководящем звене. Костов напомнил, что не сам себя провозгласил «первым помощником» Димитрова и поставил на второе место в списке членов Политбюро, не сам себя назначал заместителем Димитрова во время длительных отсутствий последнего по болезни. «Но, ей-богу, — сетовал он, — становится страшно, когда критикуют именно за то, что я много работал и что в отсутствие премьер-министра превратил себя во второй центр!» В партии и государстве, подчеркнул он, не существует двух центров власти, есть только один общепризнанный лидер — Георгий Димитров, чьё имя и авторитет составляют великий капитал партии и народа.

Следуя букве и духу большевистского лозунга критики и самокритики, Костов затронул в письме самый болезненный нерв людей, облечённых властью, — амбиции и самолюбие. Он напомнил некоторым своим товарищам об их собственных ошибках. Димитрову — о гипотетической балкано-дунайской федерации, Коларову — о несогласованной с Политбюро поездке для переговоров в Париж, Югову — о сталинском намёке на национализм («что-то за этой шуткой кроется»). Поэтому и он, Трайчо Костов, рассчитывает добрыми делами исправить допущенную оплошность, поскольку «невозможно мерить одинаковые вещи разными аршинами».

В ответном письме Костову Димитров пообещал не рассматривать письмо без его участия и всё прояснить и урегулировать «по-партийному, как и подобает нашей партии и её Центральному комитету, которые учатся у ВКП(б) и товарища Сталина». Однако 17 февраля члены Политбюро собрались у Димитрова и, не дожидаясь возвращения Костова, стали дружно осуждать его за письмо. Югов обвинил Костова в стремлении «раскидать свою вину» на всё Политбюро, Червенков заподозрил в намерении создать внутри партии платформу для борьбы с Политбюро и ЦК, Терпешев обвинил в двуличии, Коларов предложил сместить с должности заместителя премьер-министра, Чанков потребовал выяснить подлинные причины его антисоветской ошибки…

Под давлением большинства Димитров назвал письмо «неискренним» и согласился с высказанным на заседании предположением о тайных устремлениях Костова к единоличной власти в стране и партии. Но продолжал утверждать, что надо помочь товарищу «осознать свою ошибку, свою хитрость, свои нездоровые устремления, свои ошибочные методы работы», что следует держать курс «не на отсечение, а на исправление». Однако мнение Димитрова было встречено в штыки. Коларов, Червенков и Югов настаивали на освобождении Костова от обязанностей заместителя председателя правительства. Тогда Димитров предложил все вопросы, поднятые на заседании, вынести на обсуждение пленума ЦК по возвращении Костова из Москвы.