Александр Полещук - Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи

Трогательную телеграмму прислал Коларов: «Дорогой Георгий! Сегодня все мои мысли с тобой, мой самый сердечный и самый близкий товарищ, с которым я делил и самые большие радости, и самые тяжкие испытания, и смертельные опасности на пути борьбы нашей славной партии. Самое сильное лекарство против всякой болезни — это воля к жизни, дающая силу работать для счастья народа, величия Родины и осуществления идеала. А ты в наибольшей степени обладаешь такой волей».

Но воли к жизни уже почти не осталось.

За пятнадцать лет Димитров много раз бывал у Сталина в Кремле и на даче в Кунцеве. Сталин же был у Димитрова всего один раз — в палате барвихинского санатория. Произошло это 25 июня. Рассказы немногочисленных очевидцев столь неординарного события разнятся в деталях, но вряд ли существенно то, сколь продолжительной была их встреча — десять минут или полчаса, о чем они говорили — только о здоровье или о положении в Болгарии, был ли визит высокого гостя запланирован заранее или имел место экспромт. По воспоминаниям Георгия Чанкова, Сталин поинтересовался состоянием Димитрова, когда они с Червенковым были у него на приёме, и сказал, что хочет побывать у него, только просил Димитрову заранее не сообщать. «Мы, однако, его предупредили», — признаётся мемуарист.

Некоторые комментаторы не избежали соблазна увидеть в этом намерении зловещий смысл, хотя для Сталина, конечно, давно не было тайной, что Димитров обречён, чем и объясняется его прощальный визит.

Бойко Димитров запомнил, как он, охваченный волнением, ожидал в комнате охраны момента, когда гость спустится с верхнего этажа и пройдёт мимо дверей. «Увидел со спины Сталина в светло-серой форме генералиссимуса, идущего по коридору всего в двадцати шагах от меня, — рассказывает он. — Был поражён его невысоким ростом и почти квадратным силуэтом — ничего общего с образом вождя на фотографиях, портретах и в художественных фильмах, которые я видел. Когда я показался в коридоре, один из телохранителей что-то ему прошептал — очевидно, что сын Димитрова вышел, чтобы его увидеть. Сталин остановился и оглянулся. Смущённый и испуганный, я моментально удрал».

После посещения Сталина Георгий Димитров приободрился и даже попытался работать. Он продиктовал два письма для Червенкова {360} . Его могучий дух ещё жил и хотел жить, но истерзанное болью, истаявшее тело не могло сопротивляться неизбежности.

Первого июля состояние Димитрова резко ухудшилось. Агония длилась больше суток. «В первые часы ночи на 2 июля меня разбудили, — продолжает свой рассказ о тех днях Бойко Димитров. — Вместе с Розой

Юльевной и Фаней привели в палату для прощания. Димитров был без сознания. Запомнил его тяжелое и неровное дыхание» {361} .

Болгарская делегация — Вылко Червенков, Георгий Чанков, Антон Югов и Елена Димитрова, — вылетевшая из Софии рано утром 2 июля, не застала Димитрова в живых — он скончался в 9 часов 35 минут [117].

Двенадцатая тетрадь дневника осталась невостребованной. Белые страницы зияли безмолвной пустотой.

Москва узнала о кончине Димитрова неведомым образом. Уже через час москвичи стали звонить в болгарское посольство и спрашивать, когда будет прощание. В час дня Юрий Левитан зачитал по радио правительственное сообщение, а к вечеру в городе были раскуплены все цветы.

ЦК БКП и правительство Болгарии приняли решение о бальзамировании тела Георгия Димитрова и постройке в Софии мавзолея, куда оно будет помещено для всенародного поклонения. Поскольку успешный пример подобного рода был хорошо известен, правительство обратилось с соответствующей просьбой в Москву. Как только было получено согласие Сталина, академик Борис Ильич Збарский — биохимик, известный тем, что в 1924 году вместе с анатомом Владимиром Петровичем Воробьёвым бальзамировал тело В. И. Ленина, проделал необходимые предварительные процедуры. С самого начала в этой работе участвовал его сын, будущий академик Илья Борисович Збарский.

Прощание с Георгием Михайловичем Димитровым началось в Колонном зале Дома союзов в 7 часов вечера. В 23.20 в почётный караул у гроба встали И. В. Сталин и члены Политбюро ЦК ВКП(б). Траурное шествие москвичей продолжалось до трёх часов ночи.

Вышедший 3 июля номер «Правды» был почти целиком посвящён памяти Димитрова. В сообщении ЦК ВКП(б) и Совета министров СССР он был назван «нашим товарищем и братом». В медицинском заключении говорилось, что Г. М. Димитров страдал атрофическим циррозом печени, сахарным диабетом и общим резко выраженным атеросклерозом. Смерть наступила вследствие недостаточности функции печени.

Утром гроб с телом Димитрова перевезли в траурный поезд. Прощальная процессия растянулась по всей улице Горького — от Колонного зала, где Димитров 14 лет назад провозгласил новый курс Коминтерна, мимо гостиницы «Центральная» (бывшей «Люкс»), где он подолгу жил, до Белорусского вокзала, откуда не раз уезжал под чужим именем в Европу. С Белорусского вокзала траурный поезд проследовал на Киевский и взял курс на Болгарию. В этом поезде в Болгарию отправилась советская правительственная делегация во главе с К. Е. Ворошиловым.

В мемуарной книге академик И. Б. Збарский пишет: «Нас (моего отца, меня и нашего хозяйственника И. Д. Шестакова) отправили в специальном поезде, везшем правительственную делегацию на похороны Димитрова. Гроб с телом покойного находился в отдельном вагоне, окна которого были затемнены. Было жарко, душно, что усугублялось обилием венков. Мы были без документов; на границах (румынской и болгарской) пограничники и таможенники в поезд не допускались» {362} .

По пути следования траурный поезд делал остановки в Киеве и других городах Украины, на пограничной станции Унгены, в Бухаресте и Джурджу. Из Русе начался последний путь Димитрова по родной земле. Поезд шёл медленно, тысячи людей выходили к железной дороге для последнего поклона. Многие по старинному погребальному обычаю становились на колени.

В Софии саркофаг с телом Георгия Димитрова был установлен в зале Народного собрания. Всенародное прощание шло днём и ночью.

Кончина Георгия Димитрова вызвала отклик на всех континентах. Во многих городах мира состоялись траурные митинги и собрания. Газеты разных направлений поместили некрологи и статьи о Димитрове.

В далёком Китае Ван Мин отозвался на смерть своего старшего товарища четверостишием:

Пальмиро Тольятти написал в эпитафии: «В лице Димитрова мы потеряли одного из умнейших вождей и доблестных борцов рабочего класса, одного из тех людей, которые оставили наиболее глубокий след в истории последних десятилетий; выдающуюся личность, в которой соединялись качества теоретика марксизма, храброго борца, опытного политического деятеля и неутомимого организатора».