Александр Полещук - Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи

В Берлине поначалу мало что изменилось: свидетели, допросы, вопросы, реплики. Доктор Зак пожаловался суду: «Димитров сидит за мной и всех перебивает, притом назвал Люббе идиотом». На следующий день председатель удалил Димитрова на три дня. «Я тут не только обвиняемый Димитров, но и защитник обвиняемого Димитрова, — резко выкрикивал подсудимый, когда его выводили из зала. — Вы отнимаете у меня право на защиту. Это неслыханно!»

В дни вынужденной изоляции он привёл в порядок заготовленные для процесса выписки и материалы. Присутствия духа не терял: «Только в тюрьме и в монастыре человек может лучше всего сосредоточиться».

В обширном послании к «многоуважаемому господину председателю суда» Димитров написал: «Я твёрдо убежден, что на этом процессе Ван дер Люббе является лишь, так сказать, Фаустомв деле поджога рейхстага, за спиной которого, несомненно, стоял Мефистофельподжога рейхстага. Этот жалкий „Фауст“ стоит сейчас перед Имперским судом, „Мефистофель“ же исчез!

Как случайный и невиновный подсудимый на процессе и ещё более как коммунист и член Коммунистического Интернационала, я глубоко заинтересован в том, чтобы дело о поджоге рейхстага было всесторонне и полностью выяснено и чтобы одновременно был обнаружен Мефистофель поджога. <���…>

Защищаться и активно участвовать в процессе в качестве и подсудимого, и защитника самого себя — это моё естественное право.

Ясно, что никакими удалениями с заседаний суда и выездных судебных сессий меня не запугать» {139} .

Поскольку официальное следствие не было заинтересовано в поиске «Мефистофеля поджога», Димитров решил заняться этим сам.

Вместе с обвинительным заключением он получил схему рейхстага с точным обозначением коридоров, вестибюлей, лестниц, залов, кабинетов и служебных помещений. Такая же схема, только в десять раз крупнее, висела в зале суда, и Димитров хорошо запомнил обозначенный на ней путь поджигателя: вот он поднялся по лестнице, перелез через решётку, выдавил оконную раму, забрался в ресторан… Получается, что поджигатель должен был за четверть часа преодолеть значительное расстояние, множество препятствий и разжечь огромный пожар. Нелепость версии ясна даже неподготовленному человеку. Что же скажут многочисленные химики и специалисты по пожарному делу, приглашённые в качестве экспертов? Подождём, возможно, они выведут на след истинных поджигателей.

Когда Димитрова допустили на заседание, он за эту ниточку потянул и вытащил кое-что. Начальник пожарной охраны Берлина Темп, уволенный с должности ещё в марте, и новый бранд-директор Вагнер засвидетельствовали, что на месте пожара обнаружены факелы и следы жидких горючих материалов. Всё это Люббе никак не мог сам пронести в рейхстаг. И профессор термодинамики Йоссе сомневался, что голландец мог в одиночку за четверть часа устроить грандиозный пожар. Ведь для этого понадобилось минимум двадцать килограммов жидкого горючего, а может быть, все сорок. Как же он сумел протащить такие тяжести через решётки и окна? Всё наводило на мысль о том, что поджог был подготовлен заранее, а голландцу оставалось лишь зажечь спичку.

В ответ на вопросы Димитрова Ван дер Люббе невнятно бормотал, что действовал один. Истина, вероятно, была навек похоронена в его расстроенном мозгу.

Другую трещину в обвинении Димитров нащупал, когда прозвучало указание на Кёнигсдорф. Ему было известно, что это берлинское предместье облюбовано штурмовиками. И вот оказалось, что сутки накануне поджога Люббе провёл именно там — в ночлежном доме и полиции. Димитров направил председателю суда ходатайство о приглашении в качестве свидетелей служащих ночлежного дома и полицейских и предложил серию вопросов, которые следовало бы им задать. Но правосудие не торопилось выполнять рекомендации главного подсудимого. А таинственный «Мефистофель поджога» продолжал засылать на процесс новых и новых продавших ему душу «Фаустов».

Особенно возмутил Димитрова факт вызова в суд 31 октября в качестве свидетеля уголовника Лебермана, отбывающего наказание в тюрьме за воровство и грабёж. Леберман, явно рассчитывая на облегчение своей участи, утверждал, что в 1931–1932 годах у него были тайные встречи с Торглером, вербовавшим его для поджога общественных зданий, в том числе и рейхстага. «Круг свидетелей обвинения замкнулся этим свидетелем», — констатировал Димитров.

Вечером, вспоминая череду лиц, прошедших перед судом, он нарисовал схему кружащихся вокруг таинственного «Мефистофеля поджога» лжесвидетелей, озаглавив её «Чёртов круг».

К схеме дал следующие пояснения:

«1. Свидетель Карване — нацистский депутат рейхстага! (Торглерс „Люббе“!)

2. Свидетель Фрей — нацистский депутат рейхстага! (Торглерс „Поповым“!)

3. Свидетель д-р Дрёшер — нацистский журналист! (Торглерс „Димитровым“!)

4. Свидетель майор в отставке Д. Веберштедт — руководитель службы печати национал-социалистской фракции рейхстага. (Таневс „Люббе“ перед кабинетом Торглера!)

5. Свидетель Гельмер — нацист, официант в „Байернхофе“. (Димитровс Поповым и „Люббе“!)

6. Свидетель вор и морфинист Леберман— свидетель обвинения! ( Торглер запланировал поджог рейхстага ещё весной 1932 г.!)

7. Уголовные преступники Кунцак — Гроте — Кемпфер» {140} .

Как будто вся нечисть слетелась на шабаш и кружится в вихре, погоняемая князем тьмы…

Первого ноября нацистский официоз «Фёлькишер беобахтер» подверг Бюнгера критике за либеральное отношение к Димитрову. На очередном заседании Бюнгер отреагировал на критику. Он заявил, что не понял высказывание насчёт круга свидетелей обвинения, замкнувшегося вором. Верховный прокурор тоже пожаловался на плохую акустику. Димитров пробормотал: «„Фёлькишер беобахтер“ может быть доволен», за что был удалён с заседания. На следующий день ситуация повторилась с той разницей, что на сей раз Димитров посоветовал верховному прокурору «ещё многому поучиться». Однако через день суду пришлось отменить своё собственное распоряжение и вызвать Димитрова, поскольку 4 ноября в суде допрашивался важный свидетель — премьер-министр и министр внутренних дел Пруссии, председатель рейхстага Герман Геринг.

«Нацистский вождь № 2» в форме штурмовика явился в сопровождении молодых офицеров военно-воздушных сил. Тяжёлым шагом, с поднятой в нацистском приветствии рукой, он прошёл к судейскому столу. Кинооператоры и фоторепортёры ловили каждое движение высокопоставленного свидетеля, а тот с удовольствием позировал, поворачивался то в одну, то в другую сторону с видом триумфатора.