Йоганн Мюллер - Асы немецкой авиации

Похоже, кто-то в верхах продолжал следить за мной. 20 декабря 1941 года меня наградили Немецким крестом в золоте. Следует добавить, что мои товарищи не забывали обо мне, и это подстегивало меня еще сильнее. Наша группа зимовала в Харькове, пока я выздоравливал, мой эскадрильей временно командовал мой друг Отто Деккер. Если кто-то из них отправлялся домой в отпуск или получал служебную командировку в Рейх, заглядывал ко мне. Но если я пытался заговорить о положении на фронте, товарищ отделывался односложными ответами. На юге вермахт попытался захватить Севастополь, но в декабре все военные действия на земле прекратились, так как температура упала до минус 48 градусов по Цельсию. В центре наша II группа перебазировалась вперед на расстояние 60 километров от Москвы, но едва не была захвачена контрнаступлением маршала Жукова. Во время боев на земле погибло много людей, в том числе и пилотов. Было ясно, что зимой Красная Армия перехватила инициативу. И не только это – война стала по-настоящему мировой после того, как японцы 7 декабря атаковали американский флот в Пирл-Харборе на Гавайях. Вскоре после этого Германия объявила войну Соединенным Штатам.

Но ни мои товарищи, ни я сам не могли представить, как отреагирует фюрер на первые отступления с целью выравнивания линии фронта. «Если немецкий народ больше не намерен отдавать все силы и всю душу борьбе за существование, тогда немецкому народу не остается ничего иного, как исчезнуть», – заявил он 27 января 1942 года в своей Ставке. Однако немецкая нация, о которой он говорил так пренебрежительно, к концу зимы, или за 10 месяцев, потеряла только на Восточном фронте более миллиона человек, 25 процентов численности армий на Востоке. К концу марта 1942 года численность пехотных соединений группы армий «Юг» упала до 50 процентов штатного состава. Из 74 000 единиц транспорта, потерянных зимой 1941/42 года, были заменены только 10 процентов. За это время погибло около 2000 танков, и теперь танковые дивизии, имеющие от 9 до 15 машин стали привычным зрелищем. Огромная сила, которую Гитлер двинул на Восток в июне 1941 года, намереваясь сокрушить Советский Союз за пару месяцев, превратилась в тень самой себя. При этом не была решена ни одна из поставленных задач.

Если рассматривать обстановку в целом, то лишь на Средиземном море военное счастье оставалось на стороне войск Оси. В начале мая 1942 года фельдмаршал Кессельринг смог доложить Гитлеру: «Мальта нейтрализована как база флота и авиации». Более 1200 планеров были готовы доставить десант на остров. Если бы Мальту вырвали из рук англичан, тыл Роммеля, действовавшего в Северной Африке, был бы надежно обеспечен. Однако Кессельринг вместе с Гитлером решил, что следующее наступление Роммеля позволит ему захватить Каир, не отвлекаясь на Мальту. Поэтому Верховный главнокомандующий приказал отложить подготовку вторжения на Мальту и отправил авиацию и войска, предназначенные для этого, на другие фронта. Через 12 месяцев эта ошибка решила судьбу Африканского корпуса.

Примерно в это же время – в начале мая 1942 года – мой старый командир Александр фон Винтерфельд неожиданно посетил меня в центральном госпитале и привез с собой ящик пива, чтобы сделать процесс выздоровления более приятным. Теперь он заведовал Школой первичной летной подготовки 3 (Jagdfliegervorschule) в Вене-Швехате и продолжал по-отечески заботиться обо мне. Когда он уже собрался уходить, то спросил, может ли сделать что-то для меня. Я рискнул:

– Да, герр подполковник. Я достаточно здоров, чтобы попытаться летать.

– Летать? В качестве пилота?

Даже Герта, которая присоединилась к нам, казалась ошарашенной.

– Разумеется, да. Я готов к этому. В наших общих интересах побыстрее выяснить, на что я способен теперь.

Винтерфельд нахмурился, но не смог скрыть того, что эта идея ему совершенно не нравится.

– Хм-м… Ты хочешь оказаться в кабине самолета и выяснить, на что способно выдержать твое тело… Но ты должен понимать, что я не могу просто одолжить тебе «стодевятый» для этого.

– Не нужно. Это, скорее всего, рановато. Но у вас есть учебный самолет, на котором я смогу сделать круг и, может быть, пару фигур пилотажа…

Он нахмурился еще сильнее, но потом неожиданно улыбнулся и, в конце концов, решил:

– Уговорил. Просто позвони мне в Швехат, когда здесь врач и профессор Шёнбауэр дадут тебе зеленый свет. Я введу в курс дела своего адъютанта. Ты попробуешь взлететь.

Он ушел, но буквально через две недели погиб 16 мая 1942 года, когда разбился в Швехате на Ме-109F-3, попытавшись сделать бочку на слишком малой высоте. Однако его адъютант вспомнил о моей просьбе, когда я связался с ним. И вот через шесть месяцев после катастрофы дела наладились. Профессор Шёнбауэр на своем неподражаемом венском диалекте проинструктировал:

– Малышка, ты поедешь с ним и проследишь, на что он способен.

Я облегченно выдохнул. Это был самый сложный момент. Но я не мог мечтать о лучшем медицинском наблюдателе. Но даже сейчас я лез из кожи вон, чтобы скрыть свои проблемы. Когда мы прибыли в Швехат, я залез в кабину самолета Бюкер «юнгмайстер», чтобы проверить себя на деле. Я составил небольшую программу испытаний для самого себя, в ходе которых требования к моему телу понемногу увеличивались.

После того, как Герте поставили кресло перед ангаром и механики запустили мотор, я начал рулежку по неровному травяному полю, готовясь взлететь. Тревога не отпускала меня, но я дал полный газ и через несколько секунд поднял птичку в воздух. Наконец я снова лечу! Мотор-звезда под капотом слегка подрагивал, ароматный летний воздух вливался в открытую кабину. Это все-таки случилось, спустя шесть, семь месяцев, снова установилась гармония между человеком и машиной, я почувствовал, что у меня снова отрасли крылья. Слева внизу подо мной поблескивала извилистая лента Дуная, медленно текущего к Прессбургу. После нескольких минут полета на юго-восток впереди справа появилось озеро Нойзидль, укрытое тонким слоем дождевых облаков. Ближе виднелся Парндорф, где два года назад я начал свое путешествие, которое увело меня на юго-восток далеко за границы Рейха, сначала на Крит, а потом на Дон. Множество приказов, воздушных боев, перелетов, очень много жары и пыли. Вспоминались многочисленные моменты головокружительного счастья после одержанной победы, горесть и боль, которые отделяли их от сегодняшнего дня. И я желал снова вернуть все это. Не из страха потерять лицо, как, вероятно, сказал бы кто-нибудь. Обер-лейтенант Ралль не боялся обвинений, что он откажется летать из страха. Я не испытывал радости от убийств, не чувствовал всепожирающего честолюбия. Это была очень сложная смесь ответственности перед эскадрильей, желания снова влиться в ряды фронтового братства, мальчишеская радость полета – все это влекло меня прочь от безопасного уюта клиники, от женщины, которую я полюбил. Я вернусь сюда, но сейчас я снова должен быть на фронте.