Питер Кенез - Полная история Белого движения

В случайных сражениях, проходивших в первые месяцы после Октябрьской революции, участвовали лишь небольшие отряды. Часто большевики пользовались своим контролем главных железнодорожных линий, и им удавалось победить более дисциплинированного, но меньшего по численности врага. Начало нового периода Гражданской войны с лета 1918 года означало, что теперь появились линии фронта, а сражения будут происходить между растущими армиями.

Так совпало, что встреча генералов Краснова и Деникина для координации стратегии состоялась во время чехословацкого мятежа. На заседании в Манычской 28 мая было выдвинуто два предложения: Краснов хотел, чтобы Добровольческая армия пошла на Царицын, но Деникин сказал, что его армия должна освободить Кубань, а не поворачивать на восток. Выбрать Царицын или Екатеринодар как следующую цель было самым главным решением, которое пришлось принять Добровольческой армии за весь 1918 год. Дальнейший ход Гражданской войны зависел от этого решения. Стратегическая важность Царицына была очевидна: город был одним из самых главных железнодорожных узлов России; там находилось несколько военных заводов, построенных во время Первой мировой войны, а также много рабочих, представлявших потенциальный источник пополнения для Красной армии. Во половине 1918 года Царицын стал главной ареной действий Гражданской войны. Донская армия осадила город в то же самое время, когда антибольшевики в Сибири достигли ощутимых успехов. Будут ли объединены Восточный и Южный фронты, зависело от исхода сражения в Царицыне. Для белогвардейцев было бы очень выгодно создать единый фронт, большевики, в свою очередь, делали все, чтобы предотвратить это. Фактически за всю Гражданскую войну белогвардейцам так и не удалось объединить два главных фронта.

Однако в конце мая все эти изменения нельзя было предвидеть. На встрече в станице Манычской атаман Краснов сказал:

«Движение на Царицын при том настроении, которое замечено в Саратовской губернии, сулит добровольцам полный успех. В Саратовской губернии уже начались восстания крестьян. Царицын даст генералу Деникину хорошую чисто русскую базу, пушечный и снарядный заводы и громадные запасы всякого войскового имущества, не говоря уже о деньгах, Добровольческая армия перестанет зависеть от казаков. Кроме того, занятие Царицына сблизило бы, а может быть, и соединило бы нас с чехословаками и Дутовым [атаманом уральских казаков] и создало бы единый грозный фронт. Опираясь на войско Донское, армии могли бы начать свой марш на Самару, Пензу, Тулу, и тогда донцы заняли бы Воронеж…».

Чтобы представить взятие Царицына в более привлекательном свете, Краснов пообещал отдать командование казачьими войсками Деникину, таким образом положив начало реализации принципа единого командования белыми войсками, который всегда много значил для Деникина.

Краснов не мог привести более весомых аргументов, так как 28 мая еще невозможно было оценить значение победы чехов в Сибири, а также знать о наступательных действиях уральских казаков атамана Дутова, так как начались они два дня спустя. Но какие бы аргументы он ни приводил, было очевидно, что он считает взятие Царицына самым важным стратегическим шагом. У атамана также была еще одна причина уговорить командование Добровольческой армии. Как следует из его речи 14 мая на заседании Круга, он считал, что Царицын должен войти в состав Дона. Он боялся, что казаки не захотят выходить за границы своего Войска, а значит, без помощи Деникина ему никогда не удастся взять город.

Деникин не просто не хотел соглашаться с Красновым, его очень разозлило то, что атаман посмел предложить ему такую стратегию. С пылкой страстью и неубедительной логикой он утверждал, что его армия не может идти на Царицын, так там может встретиться с немцами. Краснов пытался убедить его, что немцы дальше Усть-Бело-Калитвенской станицы (несколько километров на восток от Каменской) не пойдут, но Деникин оставался неприступен. До конца жизни военные историки винили Деникина за его решение, принятое в Манычской. Его защита всегда была слабой: позже он говорил, что немцы бы не позволили его армии объединиться с Чехословацким корпусом и что было бы глупо позволить немцам оккупировать богатую Кубань. Позже он отмечал, что необходимо было захватить черноморские порты, чтобы через них установить связь со странами Антанты.

Доводы Деникина были такими слабыми, что их невозможно воспринимать всерьез. Прежде всего, у него не было причин думать, что немцы пойдут дальше на восток. Разумнее было предположить, что они скорее пойдут на Кубань, чтобы установить контакт с прогерманской Грузией. Конечно, присутствие нескольких тысяч добровольцев не остановило бы их. Поход армии на восток был бы лучшей гарантией удаления из-под сферы влияния немцев. Также, если бы страны Антанты выиграли войну, им бы не составило труда наладить контакт с Белой армией, где бы она ни находилась.

Некоторые считают, что у Деникина были и другие причины выбрать следующим пунктом назначения Кубань. Либо он понимал это и ему стыдно было признаться в этом Краснову, либо он просто чувствовал, что не может идти на Царицын, так как его армия не последует за ним. Он пообещал кубанским казакам, что освободит их родную землю. Он хотел сдержать обещание, но, даже несмотря на доверие к нему, казаки могли принудить его. Алексеев, в отличие от Деникина, утверждал, что казаки не пойдут в Царицын, а без них Добровольческая армия не сможет противостоять большевикам. Другие генералы соглашались с ним, так как никто не верил в удачу Царицынской операции.

Но стратегия Гражданской войны не может оцениваться лишь с военной точки зрения. Деникин принял верное решение, так как понимал, что в мае 1918 года в России не существует войск, способных бороться с большевиками, кроме казаков. Из его действий и между строк его высказываний видно, что он мало верил в русский народ. Его армия наладила контакт с иногородними Кубани и Дона, и он все еще мог найти поселения русских крестьян, где его приняли бы хорошо. Он верил, что решающая битва с большевиками еще впереди, и не ошибся. Если бы он рискнул покинуть казачью территорию, даже если бы его малочисленная армия последовала за ним, ему бы не удалось создать такую же большую армию, как за последние месяцы на Кубани.

Генерал Алексеев был еще более пессимистично настроен, чем Деникин. После возвращения в Новочеркасск он не переставал думать о благоразумии новой Кубанской кампании. Он колебался не потому, что хотел попробовать взять Царицын, а потому, что взятие Екатеринодара казалось ему таким же опасным. Он написал Милюкову и Деникину о своих страхах, но к тому времени, как Деникин получил письмо, армия уже направлялась в Екатеринодар.