Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Князь Жевахов делился впечатлениями: «Крестьяне между тем только входили во вкус революции, смотрели злобно, настроение было враждебное, и общение с ним было невозможно… Толпа точно ждала вызова, жаждала крови и была страшной» [943] Воспоминания товарища обер-прокурора Святейшего Синода князя Н. Д. Жевахова. СПб., 2014. С. 472–473, 476. .

Политические перемены буквально придавили деревню. «Всякий мужик, не исключая и самого глупого, прекрасно понимал, что значило жить под царем. Жить под царем значило: подати платить, воинскую повинность отбывать, властям повиноваться, чужого не брать. Все это могло ему нравиться или не нравиться, но все было ясно. Оставшись без царя во главе управления, мужик остался без царя в голове. Все вопросы религии, нравственности, семьи, собственности, государства были поставлены перед ним сразу и без всякой предварительной подготовки. Нужно ли удивляться, что он запутался в них, как в темном лесу… Единственное, что он усвоил твердо, это то, что до сих пор его обманывали, а может быть, обманывают и теперь» [944] «Оставшись без царя во главе управления, мужик оказался без царя в голове»: Воспоминания В. В. Татаринова // Россия 1917 года в эго-документах. С. 31, 38. .

Монархические чувства сохранялись, но угасали. Короленко свидетельствовал, что во время бесед даже со стариками чувствовалось: «и они осуждали если не весь монархический строй, то несчастного слабого человека, который успел так уронить и унизить этот строй…» [945] Короленко В. Г. Земли! Земли! // Великая русская революция глазами интеллектуалов. С. 120, 121, 122–123. .

Политическая борьба, сотрясавшая столицы, доходила и до деревни, но мало затрагивала крестьян. «Нужен был какой-то особый энциклопедический словарь, чтобы хоть как-нибудь столковаться с деревней в материях политических, нужен был какой-то особый путеводитель по темным дебрям этих нечесаных голов, — ни путеводителя, ни словаря такого не было, и потому все эти наши митинги, все эти нужные рассуждения над непонятной газетиной превращались в какое-то преступное толчение воды в ступе… И крестьяне поумнее сами чувствовали всю бессмыслицу этой болтовни, очень тяготились беспокойной жизнью, а старики утверждали, что наступили, знать, «последние времена» и что жид Керенский — несомненный «анчихрист», — замечал Наживин.

Общегосударственные вопросы интересовали крестьян мало. «России не было — была своя волость, своя колокольня». Но и в местном самоуправлении принимать участия особой охоты не было. Наживин пишет, что «земством у нас назывался какой-то искони проклятый аппарат для причинения мужику всяких неприятностей и учинения всяких поборов. На знамение прямое, равное и тайное… мы смотрели как на новый тяжкий вид натуральной повинности, от которой всякий порядочный гражданин должен всемерно отделываться… Хорошие, хозяйственные мужики не ходили на выборы… и смотрели на новое земство вообще как на учреждение пустое, временное и чересчур дорогое: по-старому лучше было, когда старшина с писарем за какую-нибудь тысячу целковых, а то и меньше, все дела вертели: и дешево, и сердито, и понятно, а тут «ишь, паршивые черти, накрутили — и председатель, и члены, и селетарь, да еще и гласные какие-то: корми их всех, чертей».

Весьма специфически крестьянство воспринимало и пропагандистские клише о «буржуазии»: «Буржуазиат, или биржуазы (дезертиры слышали о какой-то бирже — отсюда биржуазы), — это какой-то таинственный, очень коварный враг мужика. Но это отнюдь не богач просто, так как деревня решительно не хотела считать купца-богача за своего врага, ибо купец, фабрикант, «народ кормит», так как купец свое дело знает — «не трогали пока купца, так хлеб-то по две копейки был, а ситец по гривеннику, а теперь, когда все эти комитеты да каперации загнали купца за Можай, ни к чему приступу нет, потому сами, дьяволы, не фиги не умеют и дороговизну такую развели, что хошь вешайся» [946] Наживин И. В. Записки о революции. С. 46–49, 77. .

Отношение крестьянства к пролетариату становилось все более негативным. Пришвин записал: «Все больше растет озлобление на рабочий класс за их 8-часовой рабочий день» [947] Пришвин М. М. Дневники 1914–1917. С. 84. . Рабочий класс, в свою очередь, предъявлял претензии крестьянству за отсутствие еды в городах. Эсер Наум Яковлевич Быховский подчеркивал: «Но если города и армия терпели продовольственный голод, объясняя это в значительной степени скаредностью деревни, то и деревня в свою очередь переживала уже тогда широкий промышленный голод, не имея возможности возобновить и пополнить сельскохозяйственный инвентарь, сидя без света за отсутствием керосина, нуждаясь в мануфактуре, обуви и пр. В то время как крестьяне обязаны были продавать хлеб государству по твердым ценам, цены на промышленные продукты совершенно не регулировались… Все это вызывало глубокое недовольство деревни» [948] Быховский Н. Я. Всероссийский Совет крестьянских депутатов 1917 г. М., 1929. С. 75. .

Крестьянские наказы, обращенные к Съезду крестьянских депутатов, требовали: «уничтожения частной земельной собственности и перехода всей земли с недрами, лесами и водами в общенародное достояние без всякого выкупа, права всех граждан на землю, распределение земли органами самоуправления между трудящимися на уравнительно-трудовых началах, периодических переделов земельного фонда теми же органами самоуправления, с правом самого земледельческого населения на выбор форм землепользования». Отношение крестьянства к войне — как оно формулировалось в наказах Крестьянскому съезду — было однозначным: «война есть величайшее зло; завоевания выгодны только капиталистам, трудящимся массам война наносит огромный вред. Поэтому первейшей задачей революционного народа должно быть скорейшее окончание войны на основе отказа всех стран, ведущих войну, от всяких захватов и денежных вознаграждений и заключение прочного мира на началах самоопределения народов и всеобщего разоружения» [949] Там же. С. 51, 53. .

Социализм крестьянство не понимало. Наживину «определенно хотелось, чтобы мужички наши были об ту пору хоть чуточку социалистами… Уж очень в это время власть мошны над ними была сильна. Малейшее прикосновение к ней вызывало страшную злобу и раздражение… Я не знаю среды органически более враждебной социализму, чем русское крестьянство» [950] Наживин И. В. Записки о революции. С. 79, 74. .

На самых первых порах крестьяне от революционных перемен экономически выиграло. Князь Жевахов беседовал с деревенским старостой и выяснил, что он с с сыновьями сократил покосы с 12 десятин до 4-х, но выручил за сено в несколько раз больше денег, чем раньше.