Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Но артиллерийские залпы и начало штурма сделали свое дело: защитники Зимнего дворца продолжали расходиться. Около 22.00 казаки и юнкера инженерной школы заявили о своем намерении покинуть дворец. К ним вышли Коновалов, Маслов и Терещенко. По итогам переговоров юнкера остались, казаки решили уходить. Синегуб рассказывал: «Но вот скрипнула дверь, и показалась фигура капитала Галиевского. Бледный от волнения, шатаясь от усталости, капитан направился ко мне.

— Я не могу. Устал. Выбился из сил, убеждая казаков. Они, узнав, что ушла артиллерия, устроили митинг и тоже решили уйти… Потом убедите казаков оставить вам пулеметы, которые поставьте на баррикады. Среди юнкеров найдите пулеметчиков, хотя бы чужой школы… «Движение казаков, собирающих свои мешки. Злые, насупленные лица. Все это ударило по нервам, и я, вскочив на ящик, стал просить, убеждать станичников не оставлять нас… Не выдавать! — рассчитывая громкими словами сыграть на традициях степных волков. В первый момент их как будто охватило раздумие, но какая-то сволочь напоминанием об уходе взвода артиллерии испортила все дело. Казаки загудели и опять задвигались.

— Ничего с ними не сделаете, — пробившись ко мне, заговорил подхорунжий. — Когда мы сюда шли, нам сказок наговорили, что здесь чуть не весь город с образами, да все военные училища и артиллерия, а на деле-то оказалось — жиды да бабы, да и Правительство тоже наполовину из жидов. А русский-то народ там с Лениным остался. А вас тут даже Керенский, не к ночи будет помянут, оставил одних. Вольному воля, а пьяному рай, — перешел на балагурный тон подхорунжий, вызывал смешки у близ стоявших казаков… Черт с ними, пускай убираются, только пулеметы оставили бы. И я уже смягченным тоном обратился к подхорунжему:

— Бог вам судия. Идите. Но оставьте пулеметы, а то мы с голыми руками, — попросил я.

— Берите, — мрачно ответил, не глядя на меня, подхорунжий» [2999] Октябрь. История одной революции. М., 2017. С. 340–343. .

За казаками последовали инвалиды и женщины. «Часть георгиевцев заколебалась, сложила оружие и попыталась выйти из Зимнего, — рассказывал Подвойский. — Их увещевают офицеры, удерживают юнкера. Дурной пример георгиевцев разлагающе действует на женский батальон. Офицеры и юнкера чувствуют опасность в дальнейшем задерживании ударников; их выпускают из дворца. Женскому батальону офицеры говорят, что в случае сдачи им грозит насилие и расстрел от большевиков. Несколько минут колебания обреченных, наконец, женский батальон принял решение сдаться. Их уже не удерживают и пропускают из дворца… Появление на площади сдавшихся на момент приводит наши цепи в замешательство.

— Сдались! — говорят появившиеся.

Громовое «ура» радостно катится через площадь. Сдавшихся уводят» [3000] Подвойский Н. И. Ленин в Октябре. С. 291–292. .

Антонов-Овсеенко радовался: «Артиллерийский обстрел подействовал. Сдается женский батальон, плачут — «больше не будем». Сдается школа юнкеров, тут же на панели складывают винтовки и под конвоем уходят по Миллионной. Чудновский хотел им оставить оружие, но я не согласился» [3001] Антонов-Овсеенко В. А. Взятие Зимнего дворца. С. 201. . У Синегуба ударницы не сдаются, а осуществляют героическую вылазку для освобождения штаба округа, в ходе которой их захватывают [3002] Октябрь. История одной революции. С. 348–349. .

Оставалась часть юнкеров, надежда на которых таяла. В 22.40 Ливеровский записал: «В нижней галерее встретил юнкеров с захваченными во дворе красногвардейцами. При обыске у них отобрали, кроме ружей, револьверы и ручные гранаты. Когда же лазутчиков стало много, они принялись разоружать юнкеров, причем все это, по рассказу одного офицера, совершалось мирно, без стрельбы» [3003] Дневник министра Ливеровского. С. 46. .

Все стороны противостояния — с разными чувствами — ждали войска с фронта. Керенский не обнаружил подходивших войск на всем пути до Пскова, куда добрался поздно вечером. «Въезжая в этот город, насколько помню, в девятом часу вечера, мы ничего не знали о том, что здесь происходит, известны ли уже петербургские события и если известны, то как они здесь отразились. Поэтому решили действовать с величайшей осмотрительностью и поехали не прямо в ставку Главнокомандующего Северным фронтом генерала Черемисова, а на частную квартиру, к его генерал-квартирмейстеру Барановскому, бывшему начальнику моего военного кабинета. Тут я узнал, что все сведения из Петербурга самые мрачные, что в самом Пскове уже действует большевистский военно-революционный комитет; что в руках у этого комитета подписанная прапорщиком Крыленко и матросом Дыбенко телеграмма о моем аресте в случае появления в Пскове. Сверх всего этого, я узнал и еще худшее, а именно: что сам Черемисов делает всяческие авансы революционному комитету и что он не примет никаких мер к посылке войск к Петербургу, так как считает подобную экспедицию бесцельной и вредной» [3004] Керенский А. Ф. Гатчина. С. 181–182. .

Предосторожности, с которыми Керенский появился в городе, были не лишними. Войтинский рассказывал, что там было в течение дня. «25-го волна гражданской войны докатилась до Пскова. В городе образовался Военно-революционный комитет, поставивший своей целью содействие петроградскому перевороту. Местные (псковские) фронтовые организации примкнули к комитету. Псковский гарнизон и солдатские команды при штабе фронта тоже готовы были признать его власть. Я предложил командам собраться на общий митинг и обратился к ним с речью, в которой обрисовал положение в Петрограде, выяснил позицию ЦИК и заявил, что буду руководствоваться указаниями, полученными мною от этого верховного органа революционной демократии. Солдаты слушали сумрачно. Когда я кончил, раздались крики:

— А нам что же делать теперь?

Когда я уезжал, группа солдат пыталась остановить мой автомобиль, раздавались угрожающие крики, ругательства. Но до открытого насилия дело не дошло» [3005] Войтинский В. С. 1917-й. Год побед и поражений. С. 258- 259. .

В то самое время в 18.30, когда в Петрограде парламентеры от ВРК явились с ультиматумом в штаб округа, Черемисов говорил по прямому проводу с Багратуни. Разговор примечательный, и многое объясняет в последующем поведении Черемисова.

— Что слышно, — интересуется главком Северным фронтом, уже отправивший войска в Питер.

— Доступ на Дворцовую площадь и выход с нее закрыты. Полковников смещен с должности и находится дома, самокатчики до сих пор не прибыли, хотя по слухам находятся в 70 км, — рассказывает Багратуни.

— Кем остановлены?

— Очевидно, распоряжением Петроградского Совета.

Здесь Багратуни прервал разговор, чтобы встретить парламентеров от ВРК, и отправил беседовать с Черемисовым подполковника Пораделова, который тут же сообщил: