Ирина Рудычева - Французская империя и республика

С момента подписания договора о Луизиане прошло более двух столетий, но и сейчас значащаяся в нем сумма в 15 миллионов долларов придает ему статус самой большой и самой выгодной сделки по покупке недвижимости в истории. Между тем, есть основания предполагать, что ее неофициальная цена была еще выше. Впервые мысль об этом была высказана Е. В. Тарле в его книге о Талейране. В частности, он писал: «…когда Наполеон приказал продать Луизиану Соединенным Штатам, то переговоры о сумме вел Талейран [14] Кстати, по свидетельству большинства историков, Талейран был страстным противником продажи Луизианы. , и американцы вместо восьмидесяти миллионов, о которых шла речь вначале, уплатили Франции всего пятьдесят четыре миллиона: точная цена аргументов, которыми американцы вызвали такую широкую уступчивость со стороны французского министра иностранных дел Талейрана, осталась невыясненной и доселе». В подтверждение того, что покупателям пришлось дополнительно вознаградить этого отъявленного мздоимца «за хлопоты», Тарле утверждает, что Талейран «взял с американских уполномоченных взятку сначала в два миллиона франков [15] Здесь речь идет о взятке, полученной Талейраном от американских судовладельцев в 1798 году. , а потом, при продаже Луизианы, гораздо бóльшую». И хотя точно определить сумму этой взятки не представляется возможным, становится очевидным, что фактически покупка луизианской территории обошлась США дороже официально объявленной цены.

Но на этом загадки и странности с продажей Луизианы не закончились. Заключив договор об уступке колонии США, Наполеон даже не счел нужным уведомить об этом короля Испании. Мало того, что он грубо нарушил обещание никогда и никому не передавать ее, так еще и пренебрег соблюдением элементарных международных отношений со страной, являвшейся союзницей Франции. Скоропалительная сделка привела и к возникновению юридической коллизии, ибо грубо нарушала конституции обоих участников сделки — США и Франции. Как писал Н. Д. Луцков, дело заключалось в том, что «Наполеон продал американцам Луизиану до того, как Франция вступила во владение ею, поэтому формально требовалось, чтобы испанские уполномоченные сначала передали Луизиану французским властям». Между тем испанцы, воспользовавшиеся этим обстоятельством в надежде на сохранение этой территории за собой, решили затянуть процедуру передачи как можно дольше. Промедление не помогло, и 30 ноября 1803 г. в Новом Орлеане французы наконец-то стали формальными хозяевами уже проданной ими к тому времени колонии.

А через три недели, 20 декабря, последовала та самая церемония передачи французами Луизианы в собственность США, о которой уже упоминалось в начале этого раздела. Но и она оказалась не единственной. В марте 1804 г. в форте Сент-Луис была проведена еще одна, получившая в истории США символическое название — «День трех флагов». Объясняется оно очень просто: 9 марта над фортом был спущен испанский флаг и вместо него поднят французский, который развевался в течение всего суток до следующего утра, а 10 марта его сменил американский флаг.

Но даже после этого территориальные споры между США и Испанией продолжались еще очень долго. Дело в том, что ни в договоре в Сан-Идельфонсо, ни в Аранхуэзском договоре, ни в сделке купли-продажи, заключенном между Францией и США, не были четко определены границы возвращаемой территории. Поэтому в эпицентре спора оказалась принадлежность Западной и Восточной Флорид. Американцы считали, что они являлись частью луизианской покупки, а испанцы настаивали на необоснованности этих претензий. Новые хозяева Луизианы пытались уточнить этот вопрос у французов. Но французский префект Нового Орлеана Пьер Лосса заявил, что он не уполномочен заниматься «демаркацией границ», а Талейран ясно дал понять, что Франция получила Луизиану от Испании без Флорид. Эта волокита тянулась до 1819 г., когда наконец-то правительства обоих государств пришли к согласию в определении границ. Наполеон к тому времени уже несколько лет как лишился своей империи, так и не сумев приумножить ее за счет североамериканских территорий.

Тем не менее Луизиана и после перехода в собственность США осталась тесно связанной с семейством Бонапарт. Только уже не юридическими соглашениями, а кровными узами. Чтобы понять о чем идет речь, самое время вернуться к печально известной истории с первым браком Жерома Бонапарта. Самый младший представитель семейства Бонапарт попал в Америку в 20 июля 1803 года. По одной версии, этот юноша, совсем недавно произведенный в корабельные лейтенанты, вынужден был укрыться там, преследуемый английскими крейсерами.

По другой, как пишет С. Ю. Нечаев, молодой офицер сам покинул опостылевшую ему морскую службу и произошло это так:

«…он снова вышел в море 12 января 1803 года, пойдя в направлении Гваделупы. Там Жером Бонапарт, ненавидевший морскую службу, отправил свой фрегат «Ястреб» во Францию, а сам пересел с парой своих друзей на американское судно. Фактически это было дезертирство с военного корабля».

Впрочем, для нашей истории не существенно, какая из этих версий реальней. Главное, что, высадившись в Норфолке (штат Вирджиния), 27 июля Жером уже был в Вашингтоне на приеме у президента США Томаса Джефферсона, по-отечески встретившего брата могущественного правителя Франции.

А следующей точкой на пути его следования по Америке стал город Балтимор (штат Мэриленд), где и произошла его судьбоносная встреча с будущей женой. «Случилось так, — пишет С. Ю. Нечаев, — что в Балтиморе на одном из балов он познакомился с прелестной семнадцатилетней американкой Элизабет Паттерсон, дочерью ирландского иммигранта, а ныне богатого балтиморского предпринимателя Уильяма Паттерсона. Его милая Бэтси родилась 6 февраля 1785 года и была, пожалуй, самой красивой невестой во всем городе. У нее была прекрасная фигура, нежный цвет лица и чудесные карие глаза. Она неплохо говорила по-французски, в то время как Жером не знал по-английски ни слова. Удар молнии! Жером влюбился в нее с первого взгляда, да и у нее одна мысль о возможном браке с братом того, кто правил теперь Францией, воспламенила разум и затмила все на свете». Так внезапно и скоропалительно юные влюбленные решили пожениться. При этом 19-летний Жером не согласовал это решение ни с матерью, ни с братом, а лишь поставил их в известность. Он конечно же не мог не знать, что французский закон запрещал французам в возрасте до 25 лет жениться без согласия родителей. Но, судя по письму, отправленному им матери уже после подписания брачного договора, он надеялся, что когда та узнает его жену, то несомненно одобрит его выбор. Что же касается грозных раскатов гнева «могущественного громовержца» Наполеона, требовавшего его немедленного возвращения во Францию, то влюбленный юноша не придавал им большого значения и, прибегая к различным уверткам, все-таки заключил брак с любимой.