Ирина Рудычева - Французская империя и республика

Видимо, вот это-то, созданное в Алжире в условиях капиталистического производства подобие Франции, некоторые историки и называют «золотом веком» колониального периода его истории. Хотя, объективно оценивая результаты развития страны, фактически перешагнувшей за этот период из феодализма в капитализм, отрицать достигнутые в ней экономические успехи было бы несправедливо. Ведущий российский специалист в области стран Магриба, отдавший несколько десятилетий жизни изучению Алжира, Р. Г. Ланда довольно основательно показал их в своей книге «История Алжира. XX век». И вот какой вывод им был сделан: «Тем не менее колонизация, помимо желания ее творцов, многое дала Алжиру. С ее началом алжирцы стали знакомиться с достижениями европейской науки и техники, современными средствами связи на суше и на море, с новейшими орудиями и средствами ведения сельского хозяйства, с возможностями вывоза своей продукции во Францию и получения во Франции образования. Не случайно много позже, в 1947 г., лидер алжирских националистов Фархат Аббас честно признал: „С точки зрения европейца то, что создано французами, может вызывать у них чувство гордости. У Алжира есть сегодня структура подлинного современного государства: он оснащен, пожалуй, лучше всех североафриканских стран и может выдержать даже сравнение со многими странами Центральной Европы”». К этому стоит добавить, что колонизация создала в стране новые классы, к числу которых кроме сельскохозяйственного пролетариата можно отнести промышленных рабочих, мелкую буржуазию, крупных земельных собственников (не исчезнувших, а «замененных другими, более многочисленными, но не менее богатыми»), представлявших собой «буржуазию в широком смысле слова». Она, как пишет Ланда, «породила среди алжирцев новые социальные типы людей — сельскохозяйственного наемного рабочего, «аграрного буржуа», эмигранта (особенно с 1912 г.) в метрополии, возвращавшегося оттуда на родину совсем другим человеком, своего рода полуевропейцем или, по крайней мере, носителем смешанной, полуалжирской-полуфранцузской, культуры». Нельзя не отметить тот факт, что влияние французского языка и культуры оказало благотворное воздействие на арабское население Алжира. Из числа алжирских французов вышло невероятно большое количество деятелей науки и политики, культуры, искусства и спорта Франции. Самым знаменитым «черноногим» был философ и писатель, лауреат Нобелевской премии Альбер Камю. Не менее известны в мире имена физика Клода Коэн-Таннуджи, экономиста Жака Аттли, мэра Парижа Бертрана Деланоэ, кинематографиста Жан-Пьера Бакри, певца Патрика Брюэля, боксера Марселя Сердана, футболистов Кадера Фиру и Зинедина Зидана.

В то же время нужно признать и то, что насильственное «офранцуживание» страны имело также обратную, негативную сторону. Как справедливо отмечал Роман Тиса, «колониальная действительность Алжира существенно отличалась от реалий метрополии, и Франция в Алжире существовала только для меньшинства». А вот большинство алжирцев, занимавшихся в основном сельским хозяйством и ремесленным промыслом, вместо приобщения к «французской цивилизации» лишились и земель, и работы, и традиционного уклада жизни. Чтобы понять, насколько серьезны и велики были их потери, достаточно ознакомиться лишь с некоторыми фактами, приведенными историками. Так, Р. Г. Ланда пишет: «По очень грубым и приблизительным расчетам, в результате завоеваний и колонизации в собственности коренных жителей Алжира осталось не более 47,3 % всей территории страны. Остальная часть перешла во владения колонистов, крупных концессионеров и французского государства». А Р. Тиса конкретизирует эти земельные потери следующим образом: «С 1830 по 1940 год колонизированные потеряли 3 445 000 гектаров земли. По состоянию на 1954 год из 10,4 млн га обрабатываемой земли 2,7 млн га (26 %) принадлежало 22 тыс. землевладельцев-французов (3,3 % от общего числа землевладельцев), большинство из которых (9 тыс. человек) владело участками площадью более 100 га. У 631 тыс. землевладельцев-мусульман было 7,7 млн га земли наделами преимущественно по 1–10 га и меньше (таких малоземельных крестьян-бедняков насчитывалось около 440 тыс.; их называли феллахами). 571 тыс. алжирцев были безземельными сезонными сельскохозяйственными рабочими, главным образом хаммессами, то есть работающими за 1/5–1/10 часть урожая, образуя таким образом массу сельского пролетариата». Что касается ремесленного производства, то начавшийся после захвата Алжира ввоз в него дешевых европейских промышленных товаров привел его к полному упадку. В результате мусульманское население страны повсеместно страдало от хронической безработицы, отсутствия медицинского обслуживания, а зачастую просто от голода.

Одной из причин, которой колонизаторы пытались оправдать низкий уровень жизни мусульманского населения Алжира, была якобы их безграмотность и отсталость. Но оказывается, что на момент их прихода в страну дела с образованием в ней обстояли не так уж плохо. Как писал А. Б. Широкорад, «в 1834 г. французский генерал доносил, что в Алжире поголовная грамотность и в каждой деревне как минимум две мусульманские школы». Кроме того, арабы и другие мусульмане издавали свои книги, газеты, создавали религиозные и политические объединения. А вот данные на конец «золотого века»: «в начале 1950-х гг. в стране проживало более 8 млн мусульман (арабов и берберов), 90 % из которых были неграмотны» [21] По другим данным, приведенным в книге Мартина Виндрова (Martin Windrow) и Майка Шаппеля (Mike Chappel) «Алжирская война. 1954–62. (Мужчины по оружию)» неграмотными были 75 % алжирцев. .

Но самым унизительным и нетерпимым было политическое бесправие, которое испытывали простые алжирцы в течение всего 130-летнего периода своего закабаления. Несмотря на то что страна и была объявлена территорией Франции, французское гражданство в ней имели только «черноногие». И хотя в 1865 г. по декрету Сената Франции алжирцы были провозглашены французскими подданными, гражданских прав они так и не получили. Вернее, они могли быть им предоставлены, но только на особых условиях, а именно в случае их отказа от исламского права, религии и традиций. Но это не мешало представителям власти называть такие дискриминационные требования демократическим выбором. Особенно лицемерными были заявления Наполеона III, который, посетив в 1860-м и в 1865 г. Алжир, провозгласил: «Алжир не просто колония, но арабское королевство. Туземцы имеют равное с колонистами право на мое покровительство, и я в такой же мере император арабов, как и император французов».

В действительности же с 1881 г. коренное население колонии подчинялось так называемому «Туземному кодексу», который содержал список запретов, за нарушение которых оно подвергалось наказаниям без суда и следствия. Как пишет Т. Н. Гончарова, согласно ему, алжирцам запрещалось «объединяться в политические партии и профсоюзы, занимать административные должности, издавать газеты на арабском языке, устраивать несанкционированные сборища, покидать территорию поселения без особого на то разрешения и т. д.». В то же время правовое поле колонистов только расширялось. По свидетельству Р. Г. Ланды, «после издания в 1889 г. декрета об автоматическом предоставлении французского гражданства всем алжирским европейцам, родившимся в Алжире и достигшим 20 лет, стало весьма трудно учитывать точное соотношение между французами и нефранцузами по происхождению, так как любой европеец или еврей, родившийся в Алжире, во всех статистических сведениях числился под рубрикой «француз»». Вот эта-то «многочисленность и длительность проживания в стране этого меньшинства, — по мнению историка, — породила у него совершенно превратное представление об истинном положении вещей». В результате чего «лозунг «Алжир — это Франция» настолько глубоко засел в сознании подавляющего большинства алжирских европейцев», что стал впоследствии одним из главных их требований в ходе алжиро-французской войны.