Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 1: Греция

Лет восемьсот спустя, уже при римских императорах, писатель по имени Афиней составил большую книгу под завлекательным заглавием «Пир мудрецов». Она почти целиком состоит из выписок и пересказов старинных писателей и поэтов. В одной из таких выписок сказано: «Историк Ктесикл пишет, что когда в Афинах вскоре после Александра Македонского устроена была перепись населения, то свободных граждан оказалось 21 000, метэков 10 000, рабов 400 000». Цифры устрашающие: рабов почти в 20 раз больше, чем свободных! Правда, среди свободных считали только взрослых мужчин, а среди рабов, вероятно, и мужчин, и женщин. Но даже если сделать эту поправку, то получится: на одного свободного человека приходится десяток угнетенных рабов, которые ненавидят его смертной ненавистью. Именно так представляли себе античность полтораста лет назад Маркс и Энгельс.

На самом деле это недоразумение. Когда неведомый нам Ктесикл переписывал афинские документы, а потом писцы переписывали книжку Ктесикла, а потом Афиней переписывал у них, а потом новые писцы переписывали сочинение Афинея, кто-то из них сделал описку, и число рабов оказалось завышено раз в пять или шесть. Теперь ученые считают, что рабов в Афинах было 60–80 тысяч – в среднем по три-четыре раба на семью. Это в среднем; на деле, конечно, у богатых бывало и по сотням, а бедные сплошь и рядом трудились своими руками. Таким образом, греческое хозяйство было не такое уж рабовладельческое. Другое дело – греческое сознание. Одной мысли о том, что тяжелую работу можно перевалить на раба, было достаточно для того пренебрежительного отношения к труду, которое порождало в греческой культуре и высокие мысли, и не особенно высокие нравы.

Было только два занятия, которые свободный грек считал достойными себя, потому что они были самые древние: крестьянский труд и военный труд.

Крестьянским трудом жить было все тяжелее: не успевала земля оправиться от одного междоусобного разорения, как на нее обрушивалось новое. И разорившиеся люди переходили на военный труд: чтоб не быть добычей, становились добытчиками. Если свое государство отдыхало от войны, они нанимались на службу к другому. «Им война – это мир, а мир – война», – говорил о наемниках царь Филипп Македонский.

История нового времени – это мир с прослойками войны, история Греции – война с прослойками мира. Чередование войны и мира казалось грекам естественным, как смена времен года. Собственно, мира даже не бывало: заключались только перемирия, да и те нарушались. Воевали не для завоевания: держать в покорности завоеванную область было трудно даже Спарте. Воевали, чтобы помериться силами и вознаградить себя за победу грабежом; а так воевать можно было до бесконечности. Выходили в поход в мае, когда шла жатва озимых; если побеждали, то жгли поля и грабили дома, а если нет, то это делали противники. Осенью, к сбору оливок и винограда, расходились по домам. Сперва в такие походы ходили всем народом, способным носить оружие. Потом, после кровопролитий большой войны Афин и Спарты, призадумались и стали беречь людей. Тут-то и появился спрос на наемников – на тех, кто готов воевать не за свое, а за чужое дело.

Многие из наемников погибали, немногие возвращались с добычей и поселялись на покое, зычно хвастаясь чудесами, которые они видели, и подвигами, которые они совершали в дальних походах. «Хвастливый воин» стал таким же постоянным героем комедии, как и прихлебатель-парасит. Иные им завидовали. Кто-то сказал: «Вот как война выручает бедняков!» Ему напомнили: «И создает много новых».

Наемники ничего не умели, кроме как воевать, зато воины они были несравненные. Многие были слишком бедны, чтобы завести тяжелое оружие и сражаться в строю. Они бились в холщовой куртке вместо панциря, в кожаных сапогах вместо поножей, с легким щитом в виде полумесяца. Они осыпали вражеский строй дротиками, а потом отбегали, и железные латники не могли их догнать. А когда афинский вождь Ификрат дал им вместо коротких копий длинные, оказалось, что они могут принять бой даже в строю.

Раньше битвы были простые: два войска латников выстраивались друг против друга и шли стенкой на стенку, а немногочисленная конница прикрывала фланги. Теперь вести бой стало искусством: нужно было согласовать действия и легковооруженных, и тяжеловооруженных, и конницы. «Руки войска – легковооруженные, туловище – латники, ноги – конница, а голова – полководец», – говорил Ификрат. Полководец должен быть не только храбр, но и умен. Говорили: «Лучше стадо баранов во главе со львом, чем стадо львов во главе с бараном». Фиванскому полководцу Пелопиду доложили, что на него собирают новое войско; он сказал: «Хороший флейтист не станет тревожиться оттого, что у плохого флейтиста – новая флейта». Соперник афинского полководца Тимофея хвастался ранами, полученными в первых рядах схватки. Тимофей сказал: «Разве там место полководцу? Мне в бою бывает стыдно, даже если до меня долетит стрела».

Ификрат и Тимофей – эти два полководца вернули афинскому оружию его былую славу. Им удалось даже восстановить Афинский морской союз. (Правда, ненадолго: союзники помнили афинские вымогательские привычки и при первом нажиме покинули афинян.) Особенно удачлив был Тимофей: живописцы рисовали, как он спит, а над его головою богиня Удача рыбацкой сетью ловит ему в плен города. Этот Тимофей был не только вояка – он учился у философа Платона и на его бедных обедах слушал его умные беседы. Он говорил Платону: «Твоя еда хороша не когда ее ешь, а когда о ней вспоминаешь».

Тимофею один из товарищей сказал перед боем: «А отблагодарит ли нас родина?..» Тимофей ответил: «Нет, это мы ее отблагодарим». Это был хороший ответ, но и у товарища были основания для его вопроса. После горького опыта с Алкивиадом афинское народное собрание не доверяло своим полководцам: если они побеждали, то их подозревали в стремлении к тирании, если были побеждены – то в измене.

Некоторым удавалось отделаться от суда шуткою. Одного военачальника обвинили: «Ты бежал с поля боя!» Он ответил: «В вашей компании, друзья!»

Другим приходилось труднее. Ификрата обвинили в подкупе и измене. Он спросил обвинителя: «А ты бы мог предать?» – «Никогда!» – «Так почему же ты думаешь, что я бы мог?» Обвинитель был потомок тираноубийцы Гармодия, Ификрат – сын кожевника; обвинитель попрекал его безродностью. Ификрат ответил: «Мой род мною начинается, твой – тобой кончается».

Все больше греков уходило из дому туда, где лучше платили. А лучше всего платили в Персии. Когда Александр Македонский воевал с последним персидским царем, то он встретил в его войсках не только азиатов, но и наемных греков, и это были лучшие царские бойцы.