Оксана Киянская - Декабристы

Прапорщик, видимо, был уверен, что, оскорбив графа, он ничем не рискует. С одной стороны, у него были высокие покровители, с другой — имелся расчет на то, что его однополчанин, в 1826 году едва избежавший наказания, не станет раздувать скандал, привлекая к себе всеобщее внимание. Нелидов, однако, плохо знал Ледоховского. В 1830-х годах граф уже не был зеленым юнцом, он стал опытным боевым офицером, но, судя по его поступкам, внутренне остался таким же, каким был в 1825-м: искренним, пылким, решительным до безрассудства. Сносить оскорбления Ледоховский не пожелал и вызвал обидчика на поединок. Нелидов испугался и решил отказаться от дуэли: для него как для штрафного участие в ней означало неминуемое разжалование. Ледоховскому было отправлено дерзкое письмо: оскорбитель объяснял, что, зная графа только лишь по «невыгодным» рассказам о нем, не может «забыться до того», чтобы принять его вызов {1092} .

Тут уж за честь Ледоховского вступились другие офицеры-мингрельцы. И дело, конечно, не в том, что сослуживцы разделяли его взгляды. Оскорбив Ледоховского и отказавшись при этом от дуэли, Нелидов опозорил и свой полк в целом, и каждого его офицера. Выходило, что среди них есть трусы, что офицера Мингрельского полка можно безнаказанно оскорбить. Сослуживцы предложили наглому прапорщику выбор: либо публично подтвердить справедливость «невыгодных» сплетен о Ледоховском, либо принять его вызов, либо, если он всё же не захочет стреляться с графом, выйти на поединок с любым из них. Нелидов — очевидно, полагаясь на своих влиятельных заступников — мнение сослуживцев игнорировал. Офицеры же такого пренебрежения к себе терпеть не пожелали.

Согласно материалам следствия, вернувшись после одного из светских приемов у Мерлини к себе на квартиру, Нелидов «едва успел сесть за письменный стол, как в комнату к нему вошли Лядоховский, Яковлев, Пепин и Губский-Высоцкий (офицеры Мингрельского егерского полка. — О. К.). Увидя толпу, Нелидов схватил пистолет и с криком “вон” хотел насыпать пороху на полку, но в то же время получил от Лядоховского удар палкою по голове и выронил пистолет на пол, потом еще несколькими повторными ударами сделаны были ему три значительные раны на голове», после чего офицеры покинули его квартиру {1093} . Согласно представлениям эпохи, после этой истории выбора у прапорщика не оставалось: публичное оскорбление действием считалось самым тяжким, на которое можно было ответить только одним способом — вызовом на дуэль. Этого, видимо, и добивались его сослуживцы.

Но Нелидов опять обманул их ожидания, предпочтя сделать то, что считалось уж совсем бесчестным: подать рапорт по команде. Через несколько дней Ледоховского и Нелидова арестовали. Следствие лично контролировал командующий Отдельным кавказским корпусом генерал от инфантерии барон Г. В. Розен, как известно, в свое время сочувствовавший декабристам.

На Розена пытались влиять нелидовские покровители. Например, граф П. А. Клейнмихель, доверенное лицо императора и родственник Нелидовых, просил отпустить прапорщика и судить одного Ледоховского, прозрачно намекая, что об освобождении ходатайствует его могущественная сестра. Но этим намекам Розен не внял. Когда Варвара Нелидова попросила императора пощадить брата, Николай I потребовал сведения о службе и поведении прапорщика {1094} , а узнав о его прошлом, тоже не стал вмешиваться в ход следствия.

В итоге «по высочайше утвержденной 19 июля 1839 года конфирмации командира Отдельного Кавказского корпуса велено графа Ледоховского выдержать в Метехском замке, в каземате, 5 месяцев и потом употребить по-прежнему на службу, а Нелидова, по выдержании в Метехском замке на гауптвахте одного месяца, отправить в распоряжение генерал-адъютанта Перовского. Вследствие сего Нелидов приказом 18-го августа того же года переведен в Оренбургский линейный № 2 баталион» {1095} .

Отсидев в каземате положенный срок, Ледоховский вернулся в полк, но служить больше не пожелал и подал прошение об отставке; соответствующий приказ последовал 18 мая 1841 года. При этом поручик, согласно обычной практике, был уволен со следующим чином штабс-капитана, но как штрафник не получил ни пенсиона, ни права ношения офицерского мундира. Уезжая из полка, граф «обязался иметь жительство Волынской губернии Кременецкого уезда в деревне Комаровке». Ему по-прежнему предстояло находиться под надзором полиции {1096} .

Сергей Волконский, возвратившись из Сибири, специально собирал сведения о жизни Майбороды после доноса. Волконский называет в качестве причины отставки доносчика с должности командира Апшеронского полка очередную растрату. Очевидно, эту версию можно принять — в ее пользу свидетельствует патологическая жадность Майбороды.

После этой растраты, по словам Волконского, Майборода «поносную и преступную свою жизнь кончил самоубийством». Версия о самостоятельном уходе Майбороды из жизни стала общим местом в мемуарах. Правда, способ самоубийства мемуаристы описывают по-разному. По словам Николая Басаргина, он «в припадке сумасшествия перерезал себе горло». А офицер-апшеронец П. А. Ильин утверждал, что Майборода, «приставив большой аварский кинжал к груди, упал на него во весь рост свой, и кинжал вышел в спину» {1097} .

Между тем в Российском государственном военно-историческом архиве существует документ, проливающий некоторый свет на обстоятельства смерти полковника Майбороды:

«Копия

Свидетельство

Вследствие предписания конторы Темир-Хан-Шуринского военного госпиталя, последовавшего 13-го апреля 1845 года за № 167, вечером того числа приступили с следователем Мингрельского егерского полка господином майором Грекуловым к анатомическому исследованию тела состоящего по армии господина полковника Майбороды, заколовшего себя кинжалом.

Полковник Майборода характера был строгого, жизни воздержанной, религиозен, молчалив, любил уединение, и весь круг ему приближенных составляло одно его семейство, печать какой-то скорби и при веселом расположении духа выражалась всегда на лице его, в последние дни своей жизни он был задумчив, совсем не выходил из своего дома, жаловался на теснение правой стороны груди, называл своих детей несчастными и скорбел о будущей их участи, нежность отца семейства, ограничиваемая частым беспокойством, выражала тревожную его душу и тяготу жизни; 12-го апреля в пять часов по полудни, заперши за собою дверь кабинета, вонзил себе кинжал в левую часть груди.

По наружном осмотре трупа оказалось, что полковник Майборода имеет около 50 лет от роду, телосложения атлетического, тучен; на левой стороне груди между восьмым и девятым ребром под соском находилась поперечная длиною в ладонь кровавая рана, подобная этой рана находилась на левой части спины между 10 и 11 ребром длиною в два поперечные пальца. Кроме такового повреждения видны были на лбу два кровавые пятна, с осаднением кожицы, которые произошли от ушиба в минуту ранения, других повреждений и равно каких-либо пятен нигде на поверхности тела не замечалось.