Владимир Ленин - К двадцатипятилетию первого съезда партии

Был даже кружок марксистского направления, которым с большой любовью и уменьем руководил Абрам Захарович Соркинд.

Особенностью этих кружков, в том числе и нашего марксистского, являлось отсутствие мысли о практической революционной работе, которая сама собою откладывалась в далекое будущее, ибо чем шире становился наш кругозор и развивались умственные запросы, тем больше хотелось учиться.

Рабочие, вкрапленные в эта смешанные кружки, соприкасаясь с интеллигенцией и учащейся молодежью, имели также возможность, получая «даровые уроки», пройти курс учебного заведения и очень часто начинали «экстерничать». Среди работниц было в моде поступать на фельдшерские и акушерские курсы.

[135]

Это мирное житие нашего города нарушила группа гомельских работников, с приездом которых связано начало рабочего движения в Кременчуге.

Ольга Вольфсон, Айзик Поляк, Алтер Драбкин, Клара— это они первые заговорили о «стачке», об «агитации» в противовес бесконечному «накоплению знаний». Они научили нас организовывать чисто рабочие кружки, участники которых не только читали Эрфуртскую программу, Коммунистический манифест, но и «делали стачки»!

Особенно большие заслуги в этом отношении надо признать за Олей Вольфсон.

Пламенный революционер, обаятельный человек, умница, всегда веселая, остроумная — она всех заражала энергией, несмотря на то, что сама была хрупкая, миниатюрная.

Меня познакомил с Олей Марк Орлов, который первый из местных интеллигентов, примкнув к марксизму, сразу принялся за планомерную организацию рабочих кружков и стачечной борьбы. Ему первому и пришлось вынести на себе недоброжелательное отношение «с т а р ш е г о п о к о л е н и я»; так как наши учителя считали такую работу преждевременной, а нас недостаточно к ней подготовленными, недостаточно образованными, чересчур молодыми.

Что касается меня, то я (а, кажется, и не только я одна) была склонна думать, что они, пожалуй, правы; что надо, действительно, еще долго учиться, чтобы иметь право учить других.

Оля рассеяла мои колебания своей неутомимой, самоотверженной работой в подполье, где она, несмотря на свою молодость и слабое здоровье, работала уже не первый год.

Убедить меня в том, что я обладаю знаниями гораздо большими, чем те малограмотные рабочие и работницы, которым я должна была популярно излагать учение Маркса, было, конечно, не трудно. И вскоре была брошена не только мысль об университете и многолетнем накоплении знаний, но даже мысль об окончании гимназии, ибо стремление получить диплом казалось почти преступлением, когда учеба мешала ревотюционной работе.

Весь 1897 год прошел у нас в живой, кипучей деятельности. Были установлены связи с табачниками, железнодорожниками, мельничными рабочими, конфетницами, порт

[136]

ными и др. Велась усиленная пропаганда в рабочих кружках. Устраивались «массовки», были проведены забастовки портных, белошвеек, мельничных рабочих, табачниц. Были налажены сношения с Киевом и Екатеринославом откуда мы получали нелегальную литературу, что касается Киева, то, насколько помню, оттуда получались руководящие указания, связанные в моей памяти с именем Б. Л. Эйдельмана.

Интеллигентов было мало. Кроме уже упомянутых выше товарищей, работали в это время Григорий Розенберг и Борис Тиркельтауб. Зато рабочих, которые с величайшей преданностью и энергией вели подпольную работу, было человек 15.

К сожалению, я не помню, а в большинстве случаев и не знала, фамилии этих товарищей, так как мы, обычно, называли друг друга по имени. Но кременчужане, принимавшие тогда участие в подпольной работе, конечно, помнят Якова, Шифру, Зелика, Эстер, Маню, Зину Тикоцкую, Клару.

К 1892 году в городе Ростове насчитывалось: две табачные фабрики с 3.000 рабочих, железнодорожные мастерские —2.000 рабочих, депо и завод Пастухова, на каждом по несколько сот человек и еще несколько мелких фабрик и заводов.

Рабочие были почти сплошь неграмотны. По социальному положению мелкие мещане или домовладельцы.

Лишь в депо и мастерских выделялись грамотностью квалифицированные рабочие. Темнота на табачных фабриках была так велика, что театр считали неприличным местом. Слово социализм уже знали, но оно произносилось шопотом, с ужасом.

Некоторые мне рассказывали, что социалистов сажают в железные башни, где они бесследно пропадают.

При таком положении вещей, будучи работницей на табачной фабрике Асмолова, еще подростком я выделялась грамотностью, которой обязана своей семье. О борьбе и политике я услышала впервые от своего брата Торсуева.

[137]

К этому времени я познакомилась с слесарем железно-дор. мастерских Прокофьевым.

Он, узнав, что я интересуюсь политикой, постарался вовлечь меня в работу. Дал мне программу чтения, снабдил нелегальной литературой и от имени группы социалистов просил меня начать пропаганду на фабрике. Но в то время о политической работе нельзя было и думать. Для начала, пришлось учить грамоте в обед, завтрак и даже во время работы. А иногда беседовать о тяжелом положении на фабрике. Условия труда были действительно каторжные. Зимой работали 14, а летом 18 часов, при чем во время Макарьевской ярмарки, — без обеденного отдыха. Расценки женского труда начинались от 10 коп. до 60. Приказчики были грубы и циничны. Вентиляция отсутствовала. Мужчины на сдельной работе получали до рубля, месячные получали 12 рублей. Эти тяжелые условия давали материал для разговоров, но они же тормозили работу. Времени не хватало не то что для учения, но и для отдыха. Лично мне приходилось читать по ночам. За год мне удалось выучить чтению группу около сорока человек. Им я стала приносить легальную литературу. К этому времени меня нашли годной войти в кружок в составе: Прокофьева, Горбунова (рабочие) и Торсуева (приказчик).. Тут я узнала, что в городе существует кружок интеллигентов. У них имелась библиотека, они сообщались с Москвой и заграницей, откуда получали инструкции. Основание этому кружку лет 6 назад положили ссыльные. Они проникали на фабрики и заводы и даже печатали в Таганроге нелегальную газету. За три года перед этим они подготовляли стачку мастерских. Но она не удалась, и из Ростова были выслапы Волк, Козин и Шестопалов в Вологодскую губернию. А также провалилась табачная лавочка — место связи, мнимый приказчик которой Болдырев также был выслан. Недавно один из работников этого кружка Ветров был арестован полицией, его сбили на провокацию и выпустили. Но он явился в кружок и все рассказал. Ему было предложено покончить жизнь самоубийством, и он отравился.