Евгений Трефилов - Пугачев

Но на этот счет имелись и другие мнения. 25 сентября 1774 года командующий российским флотом в Средиземном море граф А. Г. Орлов писал из итальянской Пизы Г. А. Потемкину о происхождении пугачевщины: «Я всё подозреваю и причины имею подозревать, не французы ли этой шутки причина. Я в бытность мою в Петербурге осмелился докладывать [о том], но мне не верили». Два дня спустя Орлов сообщил императрице о получении им письма от самозванки, которую впоследствии будут называть княжной Таракановой. Граф считал, что это послание «в слоге» несколько напоминает пугачевские воззвания. И хотя, по мнению современного историка И. В. Курукина, это предположение безосновательно, нетрудно понять, почему оно появилось [791] См.: РА. 1876. Кн. 2. № 5. С. 6; Курукин И. В. Княжна Тараканова. М„2011. С. 122–128. .

О связях злокозненных иностранцев с Пугачевым говорилось и в выписке из донесения российского посла в Париже князя И. С. Барятинского, поступившей к Екатерине II осенью 1774 года. Дипломат сообщал, что находившийся при посольстве священник во время прогулки познакомился с неким французом, называвшим себя Дамером, который утверждал, что жил среди иностранных колонистов в России и самолично встречался с Пугачевым в Саратове. И хотя тогда Пугачев носил «казацкое платье», на самом деле самозванец якобы был уроженцем Очакова, служившим поручиком в русской армии во время Семилетней войны. По словам Дамера, Пугачев вместе со ссыльными конфедератами еще до войны с турками замышлял поднять восстание, к которому намеревался «склонить и колонистов», но последние его не поддержали. Правда, один из колонистов, француз Кара, в 1772 году сделался пугачевским эмиссаром — на деньги конфедератов ездил по Европе, выполняя различные поручения своего патрона. Так, Дамер утверждал, что Кара побывал в Париже у герцога д’Эгильона и вручил ему послание, в котором самозванец будто бы просил Францию уговорить турок прислать ему на помощь «несколько войска», а в случае поражения предоставить убежище. Но герцог отказался помогать самозванцу, а потому пугачевский посланец отправился в Италию, откуда намеревался ехать в Константинополь [792] См.: РГАДА. Ф. 6. Д. 512. Ч. 1. Л. 325–326 об. .

При разбирательстве выяснилось, что никакого Кара среди колонистов не было, зато удалось обнаружить сведения о некоем французе Пьере Лемере Бежо, правда, относившиеся лишь к 16 февраля 1771 года. (Историк А. С. Мыльников предполагал, что Пьер Лемер, «Дамер, искушавший в Париже русского священника», а также некий Соломон Дамер, жулик, действовавший в Смирне (Измире), — одно и то же лицо, однако не привел никаких доказательств этой версии [793] См.: Мыльников А. С. Указ. соч. С. 370, 371. .) Спросили о Каре и Дамере и у самого Пугачева. На большом московском допросе 4—14 ноября самозванец заявил, что этих французов не знает «и никому никаких комисей в чюжие государства не давал, да и давать ему неможно, что он ни на каком языке грамоте не умеет». Протокол допроса зафиксировал также, что «и толпы его, злодея, письмянной человек Творогов и Почиталин сказали, што никого в чюжие края не отправляли. По-иностранны писал только Шванович…» [794] Емельян Пугачев на следствии. С. 215; РГАДА. Ф. 6. Д. 512. Ч. 1. Л. 327. .

Однако еще до начала разбирательства Екатерина была убеждена, что сведения, содержавшиеся в выписке из донесения Барятинского, не что иное, как «авантюрьерское вранье, сложенное… единственно для того, чтоб от кого-нибудь выманить денег». И всё же в письме от 10 октября 1774 года императрица приказала главнокомандующему в Москве и по совместительству председателю следственной комиссии М. Н. Волконскому расспросить Пугачева по этому делу, ибо «ничего не должно пропустить мимо ушей, что до сей материи касаться может». Следует заметить, что Екатерина к этому времени была убеждена не только в ложности парижской истории, но и вообще в том, что у Пугачева не имелось никаких связей с иностранными державами. В письме от 22 октября она писала Вольтеру: «…до сего времени нет ни малейша-го признака, чтоб он был орудием какой державы или чтобы поступал по чьему нибудь внушению. Можно наверно утверждать, что господин Пугачев был самовластной разбойник, и отнюдь никем не правимый» [795] См.: Философическая и политическая переписка императрицы Екатерины II с господином Вольтером. Ч. 2. С. 195, 196; Семнадцатый век. Т. 1. С. 129; Следствие и суд над Е. И. Пугачевым // ВИ. 1966. № 7. С. 95. .

Чтобы вывести «плутни» наружу, Екатерина в письмах от 15 сентября и 3 октября приказывала Волконскому допросить Пугачева об обстоятельствах появления у него голштинского знамени. В результате расспросов самозванца, а также других разысканий выяснилось, что это знамя принадлежало одному из голштинских полков, сформированных в царствование Петра III, и попало в руки бунтовщиков после победы над правительственным отрядом во главе с секунд-майором бароном Августом Дицем у реки Пролейки (правый приток Волги) 16 августа 1774 года. Но каким образом оно из Москвы попало на Пролейку, властям, кажется, выяснить так и не удалось. Р. В. Овчинников предположил, что знамя было взято восставшими у погибшего Августа Дица, к которому оно могло попасть от его отца Томаса, служившего при Петре III в Военной коллегии и имевшего отношение к формированию голштинских полков [796] См.: Семнадцатый век. Т. 1. С. 124–128; Бумаги графа П. И. Панина о Пугачевском бунте. С. 136; Следствие и суд над Е. И. Пугачевым // ВИ. 1966. № 7. С. 94; Овчинников Р. В. Следствие и суд над Е. И. Пугачевым и его сподвижниками. С. 113–115; Емельян Пугачев на следствии. С. 216, 217; Письмо Екатерины II Г. А. Потемкину от 15 сентября 1774 г. // Екатерина II и Г. А. Потемкин: Личная переписка. 1769–1791. С. 42. .

В письме от 3 октября императрица также приказывала Волконскому узнать у Пугачева, «кто тот мальчик был, котораго он прочил на место великаго князя, и где тот мальчик». Об этом мальчике, постоянно находившемся при самозванце, императрице и Григорию Орлову сообщил Астафий Трифонов во время встречи в Царском Селе 8 августа 1774 года, предположив, что это сын кого-то из унтер-офицеров либо царицынского купца Качалова. Однако на допросе 2 декабря Пугачев рассказал, что мальчик «лет двенатцати или тринатцати», находившийся при нем в качестве пажа, — это сын повешенного им атамана Илецкого городка Лазаря Портнова Иван. Мальчик находился с самозванцем до самого его ареста и был привезен вместе с ним в Яицкий городок. Ни Пугачев, ни другие повстанцы ничего не сказали о том, что «Петр III» прочил Ивана «на место великаго князя». Добавим, что впоследствии Иван сделал неплохую карьеру — стал войсковым старшиной и атаманом Илецкой станицы [797] См.: Семнадцатый век. Т. 1. С. 127, 128; Следствие и суд над Е. И. Пугачевым // ВИ. 1966. № 7. С. 94; Овчинников Р. В. Следствие и суд над Е. И. Пугачевым и его сподвижниками. С. 115; Емельян Пугачев на следствии. С. 232, 438, 439. .