Евгений Трефилов - Пугачев

Итак, вместо свободы Пугачева ожидали допросы и прочие «радости» арестантской жизни, среди которых, конечно, могли быть и телесные наказания. Впрочем, в Симбирске, где он пробыл несколько дней, его никто не сек и даже не допрашивал. Симбирские чиновники сочли нужным отослать колодника в более высокую инстанцию — в Казанскую губернскую канцелярию, куда он и был отправлен в последний день 1772 года. В Казань Пугачева привезли 4 января 1773-го, а 7 января допросили. На этом допросе арестант кратко рассказал о своих скитаниях, во время которых, по его словам, «он никакова воровства и противностей законам не учинил». Кроме того, он был осмотрен «заплечным мастером», подтвердившим его слова, что он «подлинно был наказан плетьми, а не кнутом» (как мы помним, во время Семилетней войны). По всей видимости, спрашивали у Пугачева и о его намерении увести казаков на Кубань, однако эти вопросы и его ответы на них почему-то в протокол допроса не попали [182] См.: Емельян Пугачев на следствии. С. 65, 66, 150, 151, 241, 242; РГАДА. Ф. 6. Д. 414. Л. 196, 196 об. .

В Казани Пугачев сначала содержался в колодничьей палате («черной» тюрьме) при местной губернской канцелярии. Однако канцелярию за ветхостью собрались сносить, а потому в марте 1773 года заключенных, в числе которых был и наш герой, перевели на общий тюремный двор в «острог», находившийся вблизи кремля [183] См.: Емельян Пугачев на следствии. С. 259, 338, 372; РГАДА. Ф. 6. Д. 414. Л. 92–94 об. . Здесь Емельян пробыл до 29 мая. Посмотрим, как проходила его повседневная жизнь в неволе.

Пугачев, как и прочие арестанты, «употреблялся… во всякия казеныя работы». В основном эти работы приходилось выполнять на Арском поле в восточном предместье Казани, где стоял дом губернатора. Вблизи губернаторской резиденции, на берегу реки Казанки, находились казенные кирпичные сараи — здесь и работали колодники. Пугачеву и его товарищам по несчастью приходилось также разгружать дровяные баржи. Однако верный себе Пугачев и здесь попытался выделиться из толпы и пустить пыль в глаза своим товарищам. «Вина же я тогда не пил, — вспоминал он на одном из допросов, — и временем молился Богу, почему протчия колодники, также и солдаты почитали меня добрым человеком». О религиозности Пугачева говорил и беглый солдат Иван Мамаев, который в одно время с ним содержался в казанском остроге: «…многая колодники из почтения называли Емельяном Иванычем, потому что он, будучи раскольник, казался всем набожным человеком и маливался, сказывают, много по ночам». Репутацию «доброго человека» Пугачев поддерживал не только молитвами, но и великодушными поступками, «…пропало у меня, — рассказывал он на допросе в Яицком городке, — не помню сколько денег. А как многия о сем узнали и хотели отыскивать, однакож я об них не тужил, а сказал протчим: “Я-де щитаю сие за милостыню, кто взял — бог с ним”». Переживать по этому поводу было тем более незачем, что вскоре он возместил утраченное: «…по порядочной моей жизни от подаяния собрал я, сверх пропадших у меня денег, около или и больше тритцати рублей. Что много у меня сих денег было, то ни от чего друго-ва, как по хорошей моей тогда жизни многия на имя подавали; некоторые — вдруг по рублю и больше». Но иногда Пугачев всё же снисходил до мирских развлечений — играл с товарищами в карты «на острожном дворе» [184] См.: Емельян Пугачев на следствии. С. 66; РГАДА. Ф. 6. Д. 460. Л. 131–132. .

Разумеется, наш герой не собирался лишь молиться да перекидываться в картишки, дожидаясь решения по своему делу. Будучи человеком деятельным, он использовал любую возможность, чтобы освободиться из заключения. Причем и в этом предприятии поначалу Емельян Иванович делал ставку на свою репутацию благочестивого человека и помощь староверов. Как-то в тюрьму для раздачи милостыни пришел купец-раскольник Иван Иванович Седухин (самозванец называл его Хлебниковым). Пугачев рассказал ему, что страдает за «крест и бороду», а через некоторое время вручил ему очередное письмо для передачи Филарету (письмо было написано под диктовку его товарищем по несчастью Иваном Бичаговым) — опять с просьбой, «чтоб Филарет старался о освобождении и прислал бы к нему деньги». Однако это письмо Седухин передал адресату только осенью 1773 года, когда у самозванца нужды в деньгах уже не было [185] См.: Емельян Пугачев на следствии. С. 113, 114, 153, 154; РГАДА. Ф. 6. Д. 512. Ч. 1. Л. 33 об., 210–212, 221. .

Другим пугачевским знакомым был Василий Федорович Щолоков, также купец-старовер. Однажды — по всей видимости, весной 1773 года, — когда Пугачев «сидел с другими колодниками под окошком», один из его товарищей сказал:

— Вот Василей Федорыч Щолоков идет. Никак он приехал уже с Москвы?

О Щолокове Пугачев слышал еще у старца Филарета. Игумен называл его своим приятелем «и хвалил его, что он — доброй человек». А потому, когда через некоторое время от Щолокова в тюрьму пришел «мальчик с калачами», Емельян попросил его:

— Пожалуй, мальчик, скажи, Бога ради, чтоб Василей Федорович пришол ко мне, и скажи ему про меня, что я — донской казак и имею до него нуждицу.

Милосердный Щолоков пришел в тюрьму. Пугачев поведал ему, что его-де «взяли по поклепному делу да за крест и бороду», а также передал просьбу, якобы исходившую от Филарета, позаботиться о бедном арестанте — поговорить о его деле с губернатором или еще каким-нибудь представителем власти. Щолоков обещал:

— Добро, миленькой, я к губернатору схожу и к секретарю, и их попрошу.

Пугачев также посоветовал Щолокову, когда тот будет ходатайствовать о его освобождении, не скупиться на посулы.

— Вить у меня деньги, слава богу, есть, и оне лежат у отца Филарета [186] См.: Емельян Пугачев на следствии. С. 112, 113, 151, 152; РГАДА. Ф.6.Д.512.Ч. 1. Л. 215–216. .

Купец сдержал обещание — и вправду отправился в губернскую канцелярию. На допросе 15 ноября 1774 года в Москве Щолоков вспоминал, что на это его подвигли не только пугачевские просьбы, но и письмо от Филарета, которое он якобы получил в феврале 1773-го (оно не сохранилось). В нем, по воспоминаниям Щолокова, говорилось, что Пугачев «страждет по поклепному делу за крест и бороду». Это очень странно, если учесть, что старец принимал участие в аресте Пугачева.

Так или иначе, но Щолоков обратился к секретарю губернской канцелярии Андриану Аврамову с просьбой поспособствовать освобождению Пугачева — если, конечно, «до него дело невелико и непротивно законам», — добавив, что Филарет за это «вам служить будет». Однако секретарь, по словам купца, ответил: «Мне де ничего не надобно. А когда де дело рассмотрено будет, тогда резолюция последует». При этом, приходя в острог раздавать милостыню, благодетель обнадежил Пугачева известием, что пообещал секретарю 20 рублей и просил о его освобождении самого губернатора. На следствии же купец утверждал, что никаких денег он Аврамову «не обещал, равно и губернатора и присутствующих никого об оном Емельке он не просил», но обманывал «того Емельку, дабы он более просьбою ему не скучал». Однако «Емелька» и в следующий приход купца «скучал» ему расспросами, а потому Василий Федорович, чтобы отделаться от приставучего арестанта, сказал, что о его деле «ничего не слышно» [187] РГАДА. Ф. 6. Д. 512. Ч. 1. Л. 214 об., 215, 216–217. См. также: Емельян Пугачев на следствии. С. 154. .