Евгений Трефилов - Пугачев

По окончании аудиенции Перфильев получил «красной суконной кавтан да денег 13 рублев» и быв определен в команду Овчинникова.

Перфильев «охотно» остался у самозванца, возможно, со временем даже поверив, что он и вправду царь, ибо, находясь в его войске, видел, что все бунтовщики считают его таковым, в том числе и «многие самовидцы покойного государя». Через дня три после приезда в Берду Перфильев, будучи наедине с Овчинниковым, по-дружески открылся ему, кем и зачем был послан. Атаман, выслушав друга, успокоил:

— Нет, Афанасий, выкинь всё ето из своей головы, не моги етого и думать. Он точной государь Петр Третий: мы довольно о сем уверены. Вольно им называть ево Пугачовым-та, пусть называют как хотят: они ево прямое название от простых людей скрывают. А на обещании их смотреть нечева, довольно уже и так мы от них потерпели, теперь мы сами все у себя в руках иметь будем. Смотри, чтоб вперед я от тебя етого никогда не слыхал, а ежели прослышу, что ты какое зло на государя думаешь, так тогда не пеняй на меня, несмотря ни на что, даром что ты мне приятель: из своих рук тебя изрублю.

Овчинников сходил к Пугачеву и рассказал ему обо всём — не с целью навредить Перфильеву, а для того, чтобы «государь» «наперед от кого не сведал» об этом «и не счол за измену». «Амператор» пригласил самого Афанасия и милостиво простил, пообещав расправиться с подославшими его [373] См.: Сподвижники Пугачева свидетельствуют. С. 101–104; Дубровин Н. Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 130–133. .

Так Перфильев рассказывал о своей поездке из Петербурга к Пугачеву и о первых днях пребывания в Берде на допросе 12 сентября 1774 года в Яицком городке. На более позднем этапе следствия в Москве он, по сути, повторил свой рассказ (кстати, сообщение Перфильева о содержании разговоров с самозванцем подтверждается и показаниями самого Пугачева). Но на московском допросе Перфильев сделал и одно весьма важное добавление. По его словам, когда он впервые увидел Пугачева, «то в сердце его кольнуло, что то не государь, а какой ни есть простой мужик» [374] См.: Емельян Пугачев на следствии. С. 185; РГАДА. Ф. 6. Д. 512. Ч. 1. Л. 318–321. . Можно не сомневаться, что примерно так при встрече с Пугачевым и подумал Перфильев, ведь он только что вернулся из Петербурга, где видел Алексея Орлова, а значит, примерно представлял себе, как должен выглядеть и говорить государь, и уж точно знал, как он говорить и выглядеть не может.

Создается впечатление, что и товарищ Перфильева Петр Герасимов был не совсем уверен в подлинности государя. Позже ему также довелось увидеть Пугачева. Когда Перфильев при встрече спросил Герасимова, «узнал ли он государя-та и действительно ли ето он», тот довольно уклончиво ответил:

— Кажется, что он точно, я ево признаю, да вить время-та давно прошло, человек переменится [375] Сподвижники Пугачева свидетельствуют. С. 105. .

Тем не менее подобные сомнения не заставили ни Герасимова, ни Перфильева приняться за выполнение орловского приказа или хотя бы перейти на сторону правительственных войск. Они остались у самозванца, а Перфильев и вовсе стал у него большим человеком; выходит, власти невольно обеспечили Пугачеву еще одного верного приближенного (первым, напомним, был Хлопуша). Но, несмотря на эту неудачу, правительство, как увидим, не отказалось от посылок агентов в пугачевский лагерь. Однако и в это время, и впоследствии власти делали главную ставку не на них, а на военную силу.

В то время как происходила смена главнокомандующих, а потом Бибиков ехал в Казань, бунтовщики не дремали. Отдельные их отряды захватывали всё новые территории. Впрочем, главное войско самозванца продолжало, никуда не двигаясь, стоять под Оренбургом, «…можно почесть за счастие, — писала Екатерина II М. Н. Волконскому 1 декабря 1773 года, — что сии канальи привязались два месяца целые к Оренбургу, а не далее куда пошли» [376] Семнадцатый век. Т. 1. С. 102. . Историки по-разному трактовали подобное «стояние»: одни называли осаду города стратегической ошибкой, другие — смелым и правильным замыслом. Однако скорее всего правы те исследователи, которые полагают, что намерение Пугачева во что бы то ни стало захватить Оренбург следует связать с пожеланиями яицких казаков, видевших в политике оренбургских властей причину всех своих несчастий [377] См.: Крестьянская война в России в 1773–1775 гг. Т. 2. С. 120, 121; Тоёкава К. Указ. соч. С. 120, 121. .

Несмотря на большое желание взять Оренбург, «Петр III» теперь уже не пытался штурмом овладеть городом, а хотел взять его измором. Бежавшие из пугачевского стана пленники рассказывали, будто самозванец сожалел, что «на приступах своих к городу много уже потерял людей хороших, и сколько-де он городов ни прошел (сказывая, якобы он бывал в Иерусалиме, в Цареграде и в немецких городах), но столь крепкого города, каков есть Оренбург, не видал, и затем-де более приступов делать к городу не намерен, а хочет осадою до того довести, чтобы у жителей не стало пропитания, а тогда-де и город сдаться ему будет принужден» [378] Летопись Рычкова. С. 253. См. также: Пугачевщина. Т. 2. С. 112. .

В Оренбурге тем временем «показывалась во всём нужда крайняя». Академик Рычков обрисовал ситуацию в письме от 25 ноября: «Наши обстоятельства такие, каких с начала сдешнего города не бывало… я от роду моего не видывал». Вести о тяжелом положении горожан доходили и до Пугачева. По словам Тимофея Мясникова, самозванец на это говаривал: «Жаль де мне очень беднаго простаго народа, что они голод великой терпят и напрасно пропадают» [379] См.: Записки священника Ивана Осипова. С. 558, 560, 563; Известие о самозванце Пугачеве. С. 598; Показания командира пугачевской гвардии. С. 100; Дубровин Н. Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 127. . При таких обстоятельствах бунтовщики могли надеяться, что в ближайшее время город всё же сдастся, и, чтобы подтолкнуть к этому осажденных, использовали уговоры и угрозы. Например, 7 декабря некоторые подъезжавшие к городским стенам повстанцы обещали, что «завтрашний день будет к ним из Москвы великий князь Павел Петрович с тридцатью тысячами войск и с тремя генералами, а в понедельник-де (9 декабря. — Е. Т.) сделают они к городу такой приступ, что всему уже городу жарко будет». Ссылаясь на авторитет великого князя, пытался уговорить осажденных и прибывший из Петербурга Афанасий Перфильев. Казак обратился к ним с речью:

— Я — Перфильев, которой был в Петербурге и прислан оттуда к вам от Павла Петровича с тем, чтоб вы шли и служили его величеству Петру Федоровичу.

На это из города отвечали: