Бэлла Шапиро - Русский всадник в парадигме власти

В основу было положено правильное одиночное обучение рекрута, чем пренебрегали в екатерининское время. К кавалерийской науке приступали только после освоения пешего строя [1340]: «сначала учили ездить в манеже на корде, на уздечке, без стремян, шагом и рысью; затем рекруту давали стремена и обучали езде на мундштуке теми же аллюрами, а затем и галопом „прямым и косым фронтом“ (в прямом направлении и в пол-оборота). Потом рекрутов сводили в шеренги и обучали шереножному строю» [1341]. Однако несмотря на упомянутую в заголовке кавалерийского устава «полевую службу», обучение происходило «почти исключительно в манеже, где царил немецкий педантизм и блюлась верность устаревшим понятиям и идеалам» [1342].

Обучение действию оружием (палашом и пистолетом у кирасир и драгун, саблей, карабином и пистолетом у гусар [1343]) завершало одиночное обучение. Затем переходили к шереножному, взводному, а позже и к эскадронному обучению, причем устав категорически запрещал брать в эскадронное учение «ни не совершенно обученного человека, ни же не совсем объезженную лошадь» [1344].

Подробные требования к обучению показаны в Приказе инспектора кавалерии и командира Лейб-гвардии Конного полка П. А. Палена 9 декабря 1797 г., последовавшем вскоре после приема им полка. «При осмотре моем полку я нашел, что люди по одиночке не выучены и для того за нужное нахожу эскадронным командирам предписать следующее:

1) стараться всемерно всякого человека по одиночке обучать конной езде…; правила конной езды довольно известны и потому лишним почитаю входить о том в подробности;

2) дабы каждый рейтар был господин своей лошади, нужно его довести до того…; ибо через сие могут в галоп попасть легко и атаки будут всегда точные;

3) всякому рейтару показать по одиночке, каким образом ему действовать палашом в рубке; а потом опустя палаш вынимать пистолет и действовать оным… как обстоятельства того требовать будут;

4) также довесть каждого рейтара, чтобы он из эскадронного фронта по позыву выехал, не давая другой помочи лошади, как шенкелем;

5) …ежели люди будут доведены по одиночке, то весьма легко можно их совокупить вместе;

6) также найдено мною, что рейтары во фронте шевелятся, от чего оказывается дурной вид и исполнение всякой команды не может быть точно; а для того подтверждаю, наистрожайше внушать нижним чинам, дабы они, как скоро палаш вынут, были непоколебимы на лошадях» [1345].

Обязательным пунктом шла выездка (обучение) молодых лошадей, «дабы по взятие их в их полк оные к службе совсем годны были» [1346]; а для сбережения молодых лошадей рекомендовалось «лучше не употреблять их первый год в строю» [1347].

В обучении были активно задействованы лучшие иностранные берейторы (Павел I приглашал прусских офицеров на русскую службу еще со времен европейского турне графа и графини Северных [1348]). Само обучение «было направлено к тому чтобы сделать из [солдата] автомата, двигателем которого должна быть только палка сержанта», — фраза, сказанная военным теоретиком и историком, кавалерийским генералом Н. Н. Сухотиным про фридрихову армию, как нельзя лучше характеризует и армию его подражателя [1349]. Символом павловской муштры — и символом прусского в русской армии — стала деревянная трость с костяным набалдашником, составлявшая неотъемлемую принадлежность каждого начальника, от сержанта до фельдмаршала. «Один только рядовой солдат не имел трости: знаменательная особенность, доказывавшая, для кого носили ее» [1350]. В кавалерии трость была введена у всех унтер-офицеров; в конном строю она возилась замкнутой за седельную подпругу.

Вахт- и плац-парад — еще одно знаковое явление эпохи — были введены императором с первого дня своего царствования; Павел I лично присутствовал на разводе с церемонией, состоявшемся в 11‐м часу утра 7 ноября 1796 г. Вахт-парады, где (в подражание Зейдлицу) демонстрировались сложнейшие конные построения и эволюции [1351], проводились ежедневно в 9 утра, не исключая времени пребывания императора в загородных резиденциях. Дважды в год, весной и осенью, проводились маневры в Гатчине или Павловске, где император лично командовал войсками (первое время в качестве шефа и полковника всех гвардейских полков; сам он шел во главе Конной гвардии) [1352].

Одновременно русская кавалерия была реформирована по прусскому образцу (в части ее родов и соотношения между ними):

1) карабинерные, конно-егерские и легкоконные полки заменены кирасирскими;

2) упразднено конное ополчение на юге страны;

3) увеличено число казачьих полков (до 47).

Самым знаменательным событием в ряду переустройств стало возрождение кирасир. Примечательно, что и «Устав о полевой кавалерийской службе», и «Устав конного полка» под кавалеристом понимали лишь кирасира или драгуна [1353]. При наращивании численности кирасир планировалось сокращение армии, и особенно кавалерии, что диссонировало с прусским опытом. За четырехлетнее правление число кавалерийских полков сократилось на 11, а общая численность — на треть. К концу царствования численность полевой кавалерии составила всего 45 000 [1354].

Благодаря сумме принятых мер, настойчивости и постоянству требований к концу XVIII в. русская кавалерия была приведена в наилучшее за всю ее предыдущую историю состояние. Не последнюю роль в этом сыграло копирование прусского опыта [1355], но Павлом I «в подражание подражателю Фридерика Второго, отцу своему» [1356]были заимствованы преимущественно его внешние, наиболее эффектные, но все же второстепенные детали, не составившие целого. Взятые отдельно от общей концепции Фридриха II, они не могли дать русской кавалерии ожидаемого прорыва. Уверенного перехода от манежной езды к полевой, столь необходимой для успешного конного боя, не произошло: этот период истории известен скорее опруссачиванием русской кавалерии, нежели ее военными успехами (так, в Итальянском и Швейцарском походах А. В. Суворова она была задействована минимально [1357]).

Тем не менее рецепция достижений Фридриха II в павловской России приобрела значение, которое трудно переоценить: именно благодаря ей были определены векторы, в направлении которых национальное кавалерийское искусство развивалось в следующие полвека.

Личные пристрастия императора стали причиной того, что «роскошный, пышный Двор преобразился в огромную кордегардию… тотчас все приняло другой вид: загремели шпоры, ботфорты, тесаки» [1358]). Кавалерийская служба была сведена к участию в разводах и парадах. «Просто невероятно, до какой степени Павел любит большие церемонии, какую важность им придает и сколько времени на них тратит», — отмечал современник, французский посланник и мемуарист [1359].