Ирина Полякова - Мифы о прошлом в современной медиасреде. Практики конструирования, механизмы воздействия, перспективы использования

Попытка анализа архаической мифологии сквозь призму категорий исторического сознания уже предпринималась в отечественной научной литературе. Так, в работе М. Н. Чистанова обосновывается мысль о необходимости выделять в мифологическом сознании элементы, свидетельствующие о присущей ему начальной форме историзма [98] Чистанов М. Н. Историческое сознание и социальность. — Новосибирск: Новосибирский гос. ун-т, 2006. С. 100. . Данный вывод он делает на основе анализа архаического мифологического сознания в контексте базовых категорий исторического сознания: время, прошлое, причинно — следственное отношение, индивидуальность, тотальность. В этой связи мы взяли за основу его подробный анализ и постарались применить его к особенностям современной медийной мифологии.

Относительно категории времени М. Н. Чистанов отмечает следующее: «развернутость во времени обряда и мифологического повествования — вот потенциальная возможность вторжения исторического измерения в миф» [99] Там же. С. 90. . Он также подчеркивает, что «проблематизируется в мифологическом сознании даже не само время изложения мифологического нарратива, а соотношение времени рассказчика (нарратора) со временем архетипа, действия, совершаемого легендарным первопредком» [100] Там же. С. 91. . В этой связи ритуальные действия оказываются не только формой «вечного повторения», но и актуализируют соприкосновение темпорального (профанного) и сакрального (вечного) контекстов мифологического опыта. Стоит согласиться с цитировавшимся выше автором в том, что «циклическая концепция в мифе является попыткой сгладить противоречие между двумя временными слоями мифологического повествования, спасти его пространственную, синхроническую структуру» [101] Там же. С. 92. .

Вместе с тем, ситуация в некоторой степени изменяется, когда мы переходим к современному медийному мифу. В данной связи первостепенное значение имеет дискретность и дискурсивный характер самого современного мифа, на которые указывал Р. Барт. Современный миф в отличие от архаического не стремится быть целостным повествованием, что естественно меняет специфику и характер темпоральности. Время в современном медийном мифе может дробиться и сегментироваться в зависимости от заказчика медийного продукта, от избранного канала коммуникации, а также от особенностей личных представлений производителя медийного контента. Дискурсивный характер медийных практик также проявляется в произвольном характере выбора некоего мифологического первоначала. Другими словами, современный медийный миф может избрать своей начальной точкой любую эпоху и любое историческое событие. Специфику этой начальной точки задает сама цель мифологического сообщения. В отличие от архаического мифа современный медийный миф более отчетливее разделяет рассказчика и само описываемое мифологическое событие. Более того, если в архическом мифе нарратор стремится погрузиться во время описываемого события, то в современном медийном мифе рассказчик продолжает оставаться в привычном для него времени, конструируя при этом мифологическое время события. Более того, современный миф в медиасреде также допускает определенное слияние сакрального и профанного под видом новой хронологии события. Мифологическое время оказывается «встроено» в обычное историческое время, что особенно заметно при мифологическом описании крупных исторических катастроф и разрушении государств [102] Линченко А. А. «Распад СССР»: этапы и стратегии конструирования культурной травмы в медийном дискурсе современной России // Социодинамика. 2019. № 1. С. 111. .

Не менее интересна аргументация в отношении категории «прошлое». М. Н. Чистанов справедливо подмечает, что «сама компоновка мифа приобретает характер ретроспективы… миф однозначно ассоциируется именно с прошлым» [103] Чистанов М. Н. Историческое сознание и социальность. — Новосибирск: Новосибирский гос. ун-т, 2006. С. 93. . Далее он резонно замечает, что «мифологическое прошлое — понятие весьма расплывчатое, границы его весьма подвижны, поэтому и говорится о нем достаточно неопределенно: давным — давно, в стародавние времена, давно это было, когда твой дедушка еще не родился и так далее. Тем не менее — проникновение прошлого в структуру мифа — факт сам за себя говорящий» [104] Там же. . Соглашаясь с позицией цитируемого исследователя укажем, что ситуация изменяется в случае обращения к современному медийному мифу и присутствию прошлого в нем. Вне всяких сомнений, ретроспективность мифа, о которой говорилось выше, остается. Однако, изменяется сам характер этой ретроспективности. Как и в случае с мифологическим временем, прошлое в современном мифе уже не имеет однозначной отсылки к «стародавним временам». Современный медийный миф не интересует прошлое вообще. Предметом его интереса является конкретное прошлое, актуальное только в контексте текущего мифологического сообщения. В данном случае еще более заметным становится указанный выше произвольный характер выбора не только изначальной точки отчета, но и самих исторических событий, необходимых для формирования мифологического сообщения в современных медиа.

Произвольный характер обращения с событиями и следами прошлого в современном медийном мифе становится еще более заметным в случае обращения к категории «причина» и к факту наличия причинно — следственной связи в мифологических конструкциях. Так, в отношении архаического мифа М. Н. Чистанов подчеркивает, что в случае мифа «причиной в подлинном смысле может быть только первоначальный образец, архетип, а любое явление обыденной действительности является его прямым следствием» [105] Там же. С. 95. . Казалось бы, архаический миф вообще может обойтись без разделения событий на причину и следствие даже в рамках повествования. Это связано с тем, что первоначало и явление в архаическом мифе имеют вневременную основу. В данном случае Р. Д. Коллингвуд резонно замечал, что «миф, рассказывая о событиях как следующих одно за другим в определенном порядке, облекается в некоторую на первый взгляд временную форму. Но эта форма является, строго говоря, не временной, а квазивременной: рассказчик пользуется здесь языком временной последовательности как метафорой для выражения отношений, которые не мыслятся им как временные в подлинном смысле слова» [106] Коллингвуд Р. Д. Идея истории. Автобиография; пер. с англ. — М.: Наука, 1980. С. 18. . Вместе с тем, нельзя не согласиться с позицией М. Н. Чистанова, который предлагает говорить об особой причинно — следственной связи между первоначальном и явлением, называя ее генетической. Он отмечает, что «генетическая связь необходимо предполагает тождество причины и следствия в каком — то отношении… следствие в мифологическом сознании воспроизводит первопричину, становясь этой первопричиной. Поэтому причинность в мифе — причинность генетическая, порождающая, а применительно к человеку — генеалогия. Поэтому этногония в мифе возможна лишь как геналогия» [107] Чистанов М. Н. Историческое сознание и социальность. — Новосибирск: Новосибирский гос. ун-т, 2006. С. 97. .