Елена Калмыкова - Образы войны в исторических представлениях англичан позднего Средневековья

Рассказанная Холлом история была весьма популярной в XVI в.: с небольшими вариациями ее можно встретить во многих сочинениях, посвященных англо-французским войнам. [101] Redmann . P. 27; Holinshed, Raphael . The Chronicle of England: 3 vols. L., 1586–1587. Vol. III. P. 555; Шекспир У . Генрих V. Акт II, сцена 2. Например, анонимный автор уже упоминавшегося выше трактата о правах Генриха VIII, споря с утверждениями французских историографов о том, что «Салический закон» был установлен королем Фарамундом в двенадцатый год его правления, указывает на то, что даже этот факт является ложным, ибо Фарамунд умер на одиннадцатом году царствования. [102] A Declaracion of the Trewe and Dewe Title of Henry VIII // Debating the Hundred Years War… P. 139, 144–145. Далее английский полемист обращает внимание на то, что Фарамунд правил на территории Германии, в районе Франкфурта, а эта земля ни в его времена, ни в правление Карла IV Красивого не относилась ни к Галлии, ни к доминионам Французского королевства. Следовательно, если бы даже этот закон и был придуман Фарамундом для его народа, что само по себе вызывает у подданного Генриха VIII большие сомнения, то его все равно нельзя было применять к Французскому королевству. Более того, так же как и сам Эдуард III в его посланиях к папе и другим государям, анонимный автор указывает на то, что обычай не допускать женщин к управлению государством не может быть отнесен к персоне английского короля, который, подобно другим мужчинам, обладал «virilis sexus». [103] Ibid. P. 145. Дальше аноним переходит к опровержению тезиса о том, что со времен Хлодвига и до эпохи Филиппа Красивого наследование короны всегда осуществлялось по мужской линии, приводя примеры и Пипина Короткого, и Гуго Капета, и Людовика Святого. [104] Ibid. P. 145–146. Завершая разговор о «Салическом законе», дотошный критик обращается к ложному, с его точки зрения, тезису о том, что этот обычай позволяет сохранить неделимость государства, в то время как если бы женщины были допущены к наследованию, то землю пришлось бы делить по числу всех дочерей. Возражая своим французским оппонентам, англичанин привел в качестве примера наследование графств Геннегау, Голландии, Зеландии и Фрисландии, которые после смерти Вильгельма IV полностью перешли к его старшей сестре Маргарите (жене императора Людовика Баварского). «А королева Филиппа Английская, жена Эдуарда III, его младшая сестра, не выдвинула притязания ни на одну часть наследства». [105] Ibid. P. 149–150. Пример явно не очень хорош, поскольку король Эдуард тщетно пытался отсудить хотя бы часть наследства Вильгельма IV до тех пор, пока была жива его жена, то есть до 1369 г.

Впрочем, не следует думать, что все писавшие о начале войны между Англией и Францией уделяли чрезвычайно много внимания обоснованию претензий короля Эдуарда на французскую корону. Большинство хронистов, а также авторы многочисленных поэтических произведений ограничивались упоминанием о том, что Эдуард претендует на Францию на правах ближайшего наследника мужского пола, считая это веским и самодостаточным аргументом в пользу его требований [106] Например, эпиграмма, приведенная в хронике из Бридлингтона, гласит: Англия по отцовскому праву мне вверяется, Франция — по материнскому; Следовательно, я по закону король двух королевств. Anglia, jure patris mihi cedit, Francia matris; Essem regnorum sic rex de jure duorum(The Chronicle of Bridlington Priory. P. 148). . В качестве примера приведу типичнейшую эпиграмму, сочиненную по поводу принятия Эдуардом III титула французского короля:

Стоит отметить, что совсем немногие историографы пускались в рассуждения на тему того, почему король Эдуард не начал войну за свои права наследника сразу же после смерти Карла IV в 1328 г., а вспомнил о них только через десять лет, в 1337 г. Видимо, впервые объяснение этого факта прозвучало в «информационных письмах» короля: в них он ссылается на свой юный возраст (в 1328 г. Эдуарду III было 16 лет), пребывая в котором он находился под опекой Королевского совета во главе с предателем Мортимером и был лишен возможности принимать самостоятельные решения. [108] Foedera (2). Vol. II. Part II. P. 1109; Walsingham . Vol. I. P. 215–216. Именно этот «плохой и небрежный совет» не только «не выдвинул претензию короля Эдуарда на корону Франции», [109] Gray . P. 83. но и «заставил Эдуарда отплыть во Францию и принести оммаж и клятву верности Филиппу Валуа, признав его законным королем Франции». [110] Le Baker . P. 47. Однако, возмужав, король Англии решил бороться с несправедливостью и объявил войну французскому кузену. [111] Foedera (2). Vol. II. Part II. P. 1109; Walsingham . Vol. I. P. 216. Большинство историков повторяют вслед за королем официальную версию, обвиняя во всем казненного Мортимера. И лишь сэр Томас Грей — единственный английский рыцарь, решивший в середине XIV в. написать историю родного острова, — добавил еще одну причину, которая помогла Филиппу Валуа «вопреки праву захватить силой» королевство Францию. Последний «был коронован, потому что родился в том королевстве и имел так много друзей и сторонников, что, не рассматривая ничьи права, они избрали его королем». [112] Gray . P. 83.

В 1339 г. Эдуард III не собирался отказываться от старых обвинений в адрес французского противника, подкрепляя их новыми аргументами. Англия изображалась лишь формальным инициатором вполне оправданных военных действий, война же в целом представлялась результатом происков коварного и злобного Филиппа Валуа. Независимо от того, какие (и в каком порядке) причины конфликта приводили английские историки, любая из них является, с их точки зрения, веским основанием для того, чтобы считать войну во Франции справедливой: в зависимости от контекста Эдуард III представал либо как защитник божественного закона, который ведет войну для восстановления справедливости и возвращения «украденной» узурпатором собственности, либо как защитник своих подданных как в Англии, так и на континенте от нападений врага. И в том, и в другом случае, сколь бы ни был миролюбивым король Англии, он не мог, согласно официальной версии английского двора, отказаться от ведения войны, ибо на кону стояло торжество истины и благо его подданных. Эта своеобразная безальтернативность, как было показано выше, стала важнейшим компонентом в системе представлений о справедливой войне.

Готовившие официальные королевские письма (в первую очередь к папе и кардиналам) правоведы и теологи не могли оставить без внимания стремление короля Англии к миру и его неприязнь к войне. В этих письмах король Эдуард, в ответ на увещевания папы заключить мир с Францией, всячески подчеркивал, что не он, а Филипп Валуа жаждет войны и кровопролития. Сам же он, будучи ярым противником военных действий, несмотря на то что Филипп Валуа предоставил ему более чем достаточно поводов и причин для вторжения с армией на территорию Французского королевства, все же попытался урегулировать конфликт мирным путем, неоднократно предлагая «многие приятные пути к миру», стараясь при этом не наносить особенно большого ущерба собственному праву. Король прямо заявлял о том, что сам он по-прежнему готов выслушать папских легатов, посланных в Англию для установления мира с Францией, однако он уверен, что Филипп Валуа отнюдь не стремится к этому. По утверждению Эдуарда, если бы его противник действительно хотел «уклониться от опасностей войны и многочисленных расходов», то уже давно принял бы английские мирные предложения. Король Эдуард заверял папу в том, что Филипп Валуа лишь притворяется сторонником мира и благочестивым христианином: воспользовавшись договоренностью о совместном англофранцузском крестовом походе в Святую землю, он собрал огромный флот для нападения на английские земли. Поэтому, несмотря на свою ненависть к войне, король Эдуард, как доблестный рыцарь, не видел в сложившейся ситуации «возможности дальше следовать дорогой мира». [113] Foedera (2). Vol. II. Part II. P. 1004, 1086–1087, 1107; Lanercost. P. 320; Avesbery . P. 303; Walsingham . Vol. I. P. 119–121, 201–208; The Chronicle of Bridlington Priory. P. 140–147.