Игорь Бунич - Пятисотлетняя война в России. Книга первая

Он читал все выходившие в России книги и журналы, принимая решения о судьбе и книг, и их авторов. Он сам составляет цензурные правила, определяя, что можно писать, а что — нет. «Я сам буду твоим цензором», — говорит он Пушкину и даже покрывает великого поэта, когда служба безопасности, создав специальную комиссию, пытается　найти и «примерно наказать» анонимного автора «Гаврилиады». Царь лично руководит широкомасштабной кампанией по диффамации книги маркиза де Кюстина «Россия, 1839 год».

Эта операция по размаху и подключенным государственным силам может только сравниться с подобной же кампанией по диффамации солженицынского «Архипелага ГУЛАГа».

Вслед за всеми своими предшественниками Николай, не покладая рук, строит большевистскую Россию, еще не понимая этого.

В Париже русский посол будит среди ночи французского министра иностранных дел. Война? О, нет. Просто в одном из парижских театров готовится к постановке пьеса «Смерть Павла I», которого в России официально считают умершим от апоплексического удара. Царь просит снять эту пьесу с постановки. Очень просит, а то он будет вынужден прислать на премьеру 2 миллиона зрителей в серых шинелях, чтобы пьесу освистать. Пьесу снимают. Это вводит в искус.

Возникает впечатление, что слабая и уже разложенная демократией Западная Европа представляет из себя законную добычу для громко лязгающего зубами милитаристского монстра, выдрессированного кнутом и шпицрутенами.

Создается благоприятнейшая обстановка для аннексии Турецких проливов и захвата Константинополя, что стало навязчивой идеей русских правительств со времен Екатерины, когда турок удалось вытеснить из Крыма и загнать за Прут. Недаром все русские цари называют своих младших сыновей Константинами в надежде посадить их на Константинопольский трон, создав новую царственную ветвь династии.

Жесточайший разгром в последовавшей затем Крымской войне, гибель всего Черноморского флота, взятие союзниками Севастополя и позорный Парижский мир могли бы дать Николаю возможность правильно оценить суть петровских методик. Но царь не пережил этих событий.

Узнав о высадке союзного десанта в Крыму и о разгроме армии под Альмой, где из нарезных штуцеров была в буквальном смысле слова расстреляна шеренга русских солдат, нисколько не изменившихся ни по тактике, ни по вооружению со времен Бородинского боя, царь умер (по некоторым сведениям — покончил с собой), предоставив своим наследникам выводить страну из того маразматического тупика, куда он ее завел.

Сменивший на престоле Николая его старший сын Александр предпринял решительную попытку добиться мира и гражданского согласия в стране. Отмена крепостного права, военная реформа, гласное судопроизводство, рождение русской адвокатуры, смелые проекты конституционных преобразований, попытка примирения даже с евреями, отмена рекрутских наборов и телесных наказаний — это лишь малая толика того, что успел сделать этот монарх, оставаясь при всем том обычным русским царем, для которого не писаны никакие законы.

«Слабый царь», — быстро поняла благодарная Россия и начала охоту на своего самодержца, как на бешеного волка, подогреваемая интеллигенцией, получившей свободу книгопечатания; феодальной　реакцией, в ужасе не видящей для себя места в новой России, и разросшимся царским семейством, напуганным не меньше других и раздраженным вечными матримониальными похождениями своего главы.

Семь покушений пережил Александр II, но восьмое все-таки добило его как раз в тот момент, когда на его столе уже лежал проект, по сути дела превращающий Россию в конституционную монархию.

Деятельности Александра мешали как могли. Новое польское восстание, вспыхнувшее в разгар реформ, чуть не задушило их в зародыше. Экспансия в Средней Азии и на Кавказе, русские войска, остановленные всего в восьми милях от Константинополя, передельные бунты и первые стачки — чего только не было в это интереснейшее время, но мира не последовало, и восемь покушений на царя говорят сами за себя.

Бомба террористов, разорвавшая все мечты о мире и согласии в стране, повлекла за собой, что вполне естественно, новую волну правительственного террора. Началось угрюмо-полицейское и не очень умное (чтобы не сказать глупое) царствование Александра III, заложившее смертоносные мины под будущее страны.

Если идеалом Николая I был Петр, то идеалом Александра III был сам Николай. Но, увы, управлять Россией николаевскими методами было уже невозможно, но желание было столь велико, что была сделана попытка отбросить Россию на полстолетия назад.

Посыпались законы о печати, о цензуре, о полиции. Были введены новые законы «Об оскорблении Величества», как будто списанные с брежневской 70-й и 64-й статей УК РСФСР.

Оскорблением Величества признавалось не только оскорбление непосредственное, но и заочное, то есть направленное на портреты, статуи и вообще на всякие изображения Государя Императора и членов Императорского Дома. Любые замыслы на жизнь и здоровье царя, независимо даже от степени личного участия в этих замыслах, карались смертной казнью.

Далее в законе говорилось: «Составление и распространение письменных, печатных и иных сочинений или изображений с целью возбудить неуважение к верховной власти, или же к личным качествам Государя или к управлению Его государством карается каторгой на срок от 10 до 12 лет». За простое хранение подобных сочинений полагалось длительное тюремное заключение. Произнесение же «дерзких и оскорбительных слов в адрес верховной власти» каралось каторжными работами на срок от 6 до 8 лет.

В отличие от Николая I, который свободно прогуливался по улицам столицы, его подражатель решил не рисковать. Убийцы Александра II пообещали ему ту же участь в специально отпечатанных листовках, потребовав освобождения террористов, бросивших бомбу к ногам его отца. Террористов публично повесили, но новый царь предпочел укрыться от неожиданностей в Гатчинском дворце, охраняемом по всем правилам осажденной крепости. Правительство явно теряло инициативу в войне.

Царя быстро прозвали «гатчинский узник», поскольку «возлюбленный и обожаемый монарх» не　смел носа высунуть за пределы той крепости, в которой он заперся от «обожавшего» его народа, будучи уже не в силах запустить в России настоящий петровско-николаевский террор.

Редкие выезды царя в столицу или в Крым происходили с принятием таких мер безопасности, к каким не прибегал и гауляйтер Кох в 1942 году на оккупированной территории.

Задолго до проезда «гатчинского узника» по всему пути на тысячи верст расставлялись солдаты с заряженными боевыми патронами винтовками. Солдаты эти должны были стоять спиной к железнодорожному пути, направив винтовки на страну. Железнодорожные стрелки наглухо забивались. Пассажирские и товарные поезда загонялись в тупики. Кому-либо выходить из вагонов запрещалось под страхом немедленного ареста. Вокзалы и станционные помещения запирались и опечатывались, все управление пути переходило в руки службы безопасности. При этом никто не знал, в каком поезде следует царь; «царского поезда» вообще не было, а было несколько поездов «чрезвычайной важности». Все они были замаскированы под «царский» и никто не знал, какой настоящий.