Игорь Бунич - Пятисотлетняя война в России. Книга первая

От Александра I, видимо, требовалось немалое мужество, чтобы занять престол, на котором последовательно были зверски убиты его дед и отец. Тихо ненавидя отца и фактически участвуя в его убийстве, Александр, еще будучи наследником, был полон благих намерений либерально-демократическими преобразованиями прекратить бушующую в России войну. Но уже первые дни на престоле показали ему всю несбыточность его мечтаний.

Почуяв либерального монарха, государство стало стремительно впадать в хаос, а в Петербурге, по уверениям современников, «стали говорить о необходимости убить царя также просто, как говорят о погоде». Не имея сил развязать в государстве настоящий террор, как того требовала методика, Александр пытался подменить его непрекращающимися войнами, но и тут его ждала неудача — армия начала терпеть поражение за поражением, что совершенно не предусматривалось петровской методикой, ибо «самые крепкие цепи для народа куются из победных мечей».

Первые несколько лет царствования лучше всего характеризуются страстной и, естественно, анонимной публицистической листовкой, широко распространенной в столицах и губернских городах. В ней говорилось: «Положение государства ужасно. Со стороны Грузии и Астрахани надвигается чума, все кочевые племена до самой китайской границы находятся в восстании. Внутренняя и иностранная торговля стала, среди уральских казаков и рабочих на пермских железноделательных заводах бунт, в немецких губерниях крестьяне только и ждут сигнала для восстания.

В столицах царит дороговизна, окраинные губернии голодают и страдают от недостатка работников вследствие рекрутских наборов и мобилизации запасных. Подати и налоги разорили все классы общества… Две войны истощили финансы, не принесли никакой пользы и только способствовали окончательному разорению крестьянства. Армия потеряла сознание своего достоинства, у нее нет доверия к своим немецким начальникам, она плохо питается и плохо вооружена.

С флотом дело обстоит еще хуже, чем с армией. Может ли народ доверять государю, который его так обманул?.. Новый же союзник царя знает не только все тайны русского кабинета, но и держит шпионов во всех губерниях государства и готовит изолированной России уничтожающую войну.

Тем временем Россия ведет бесславную войну с Турцией, а Персидская война тянется без всякого　успеха. В то же время грозно поднимаются Англия и Швеция. А Наполеон все усиливает свое могущество, готовый каждую минуту ринуться на ослабленную Россию».

Стоило прекратить повальный террор, и каждый, кому не лень, начинает учить императора и угрожать ему письмами типа: «Государь, вспомните о судьбе Ваших отца и деда. Такая же участь ждет и Вас, если…»

Губернаторы начали вести себя так, как будто, по меткому выражению Кочубея, «не было Бога на Небе и Царя в Петербурге». Указы перестали выполняться, неуправляемая страна, раздираемая брожением, беззаконием, восстаниями и бунтами, правительственной неразберихой, придворными дрязгами и армейским лобби стала заманчивой целью для иностранного нашествия.

Нашествия, подобного наполеоновскому, не было со времен походов хана Батыя. Сожженные города и села, затоптанные поля, горящие леса, бегство населения, воющие волчьи стаи на дорогах, кружащееся воронье над трупами людей, отступающая в панике, захваченная врасплох армия, раздираемая генеральскими склоками. Отчаянное сражение на подступах к Москве, сдача Москвы, ее пожар и гибель.

Гроза двенадцатого года! Казни и аресты для наведения порядка в тылу. Убийство и наказание кнутом мертвого Верещагина. Страшная зима, голод, контрнаступление, поход в Европу, взятие Парижа, осмысление того, что нищая и отсталая страна не может быть победителем, даже победив в страшной войне. Попытка превращения России в　«депо мировой контрреволюции» (через сто лет будет сделана более страшная попытка ее превращения в депо «мировой революции»). Доведена до абсурда милитаризация страны на идее военных поселений, хаос, восстания в армии, создание тайных обществ, заговоры на цареубийство, все больший и больший политический, экономический и моральный развал.

В ужасе мечется царь с явными признаками мании преследования, уже понимающий свою неспособность управления Империей. И, наконец, он неожиданно отъезжает в Таганрог, имитирует собственную смерть и бежит из страны под вымышленным именем.

Царствование его преемника и брата Николая Павловича началось с артиллерийской стрельбы в центре столицы Империи, когда картечными залпами пришлось разгонять мятежные полки, с помощью которых политически издыхающая русская гвардия пыталась последний раз заявить о себе как о реальной политической силе. За всем этим, что вполне естественно, последовали массовые аресты, впоследствии охватившие всю страну, ссылки и казнь главных заговорщиков.

Подобное начало царствования привело к созданию Третьего отделения — принципиально нового карательного аппарата — предтечи послесталинского КГБ по всепроникаемости и глобальному надзору. Страна, превращенная в огромный военный лагерь еще в ходе предыдущих царствований, на этот раз вполне организованно была окружена жандармами и профильтрована тайной полицией.

Те немногие, кто не мог существовать в подобных условиях и задыхался в атмосфере военно-полицейского царства, гибли, распределялись по тюрьмам, каторгам и сумасшедшим домам, истреблялись в бесконечной Кавказской войне.

Погибли Пушкин и Лермонтов, попал на каторгу Достоевский, забриты в солдаты Баратынский и Шевченко, объявлен сумасшедшим Чаадаев, арестован и сослан Петр Долгорукий, бежал из страны Герцен. В дополнение к Кавказской, Польской и Турецкой войнам бряцанье русского оружия разносилось на всю Европу, откровенно грозя опустошительным нашествием.

Побывавший в 1839 году в России французский роялист маркиз де Кюстин в ужасе отметил: «Эта страна находится в постоянном военном положении. Она не знает мирного времени!» И никогда не знала, следовало бы добавить. Абсолютная монархия, ограниченная исключительно удавкой.

Бунты и восстания следовали непрерывной чередой и подавлялись с неимоверной жестокостью.

Очевидец описывает наказание провинившихся во время бунта в одном из военных поселений (в 1832 году): «Виновных в нашем округе оказалось около 300 человек. Забитые в тяжелые деревянные колодки обвиняемые просидели в тюрьме до Великого поста 1832 года в томительном ожидании окончательного решения своей участи. Наконец, участь была решена: одних приговорили к наказанию кнутом на так называемой кобыле, а других — к прогнанию шпицрутенами.

Кобыла — это доска длиннее человеческого роста, дюйма в три толщины и в пол-аршина ширины. На одном конце доски — вырезка для шеи, а по бокам — вырезки для рук так, что когда преступника клали на кобылу, то он обхватывал ее руками, и уже на другой стороне руки схватывались ремнем. Шея притягивалась также ремнем, равно как и ноги. Кнут состоял из довольно толстой твердой рукоятки, к которой прикреплялся плетеный кнут, длиною аршина полтора, а на кончик кнута ввязывался шести-восьмивершковый сыромятный ремень, четырехгранный, с карандаш толщиной…