Сильвен Гугенхейм - Империи Средневековья. От Каролингов до Чингизидов

Однако все это еще не решало вопрос о природе государства: имперская составляющая государственной идентичности, провозглашаемая в западных источниках, отнюдь не была самоочевидной. Так, например, она не носила вселенского характера, на который империя должна была бы притязать. Первые правители хотели распространить свою власть на все бывшие византийские территории. Они считали себя единственными законными императорами в Восточном Средиземноморье, поэтому не признавали ни болгарского царя Борила, ни никейского василевса Феодора Ласкариса. Генрих раздвинул границы своей империи по обе стороны от проливов и даже на какое-то время получил клятву верности от эпирских царей. В его дальнейшие цели входило покорение Болгарской империи и Сербии. Притязания латинского императора распространялись на государства крестоносцев на Востоке: Боэмунд Антиохийский объявил себя вассалом латинского императора в 1213 г. В XII в. византийские василевсы действительно были номинальными сюзеренами князей Антиохии. Нет сомнения в том, что Генрих хотел играть решающую роль на Святой земле, в 1212–1216 гг. он даже собирался участвовать в Пятом крестовом походе. Таким образом, первые латинские императоры, вдохновляясь византийским примером, претендовали на господство во всем Восточном Средиземноморье. Порой они переходили к действиям: в приданое своей дочери, выходившей замуж за Слава, болгарского повелителя Цепины, Генрих отдал Болгарскую империю… В то же время в жизни все шло несколько иначе: Болгарская империя, так же как и Сербия, оставалась независимой. Латинская империя не оказывала никакого политического влияния на Антиохийское княжество. Начиная с 1220-х гг. империя постепенно отказывается от универсалистских притязаний.

Можно было бы назвать это политическое образование империей в том смысле, что на его территории проживали самые разные народы. Однако после 1225 г. число народностей, подвластных императору, начало сокращаться. Конечно, многие сообщества продолжали соприкасаться. Так, в Константинополе бок о бок жили франки, греки, армяне, евреи, какое-то количество мусульман и довольно много итальянцев, среди которых были как венецианцы, так и пизанцы и генуэзцы. Многие газмулы, потомки франков и гречанок, позже, при Михаиле VIII Палеологе (1261–1282), станут наемниками. И все же франки оставались в меньшинстве, а большую часть населения империи составляли греки. Число покоренных народов ничего не говорило об имперской природе государства франков. Для того чтобы глубже понять концепцию власти латинских императоров, стоит взглянуть на их официальную титулатуру. Византийские василевсы были «императорами ромеев» — такая формулировка делала акцент на имперском универсализме и притязаниях на власть над каждым индивидом, называющим себя римлянином. Франки, в свою очередь, называли себя «императорами Романии» [245] Генрих на какое-то время возобновил византийскую традицию и именовал себя «императором ромеев». , имея в виду управление определенными землями, некогда принадлежавшими грекам. Таким образом, они свели понятие империи к простому территориальному господству, причем в действительности подконтрольные земли не составляли всей Романии. Универсализм, о котором грезили латинские правители, споткнулся о суровую реальность — весьма ограниченную территорию и крайне упрощенную имперскую идеологию.

Власть латинских правителей не носила истинно имперский характер. Конечно, ее престиж оставался огромным: императорский титул старательно сохранялся, передавался и отстаивался, в особенности после того, как империя перестала существовать. Однако высокие притязания не соответствовали реальным возможностям. На императоре лежала ответственность за защиту и сохранение империи, но его власть была ограничена мартовскими соглашениями 1204 г. По сути, он управлял только тем, что принадлежало ему на правах собственности, то есть далеко не всей империей. Некоторые вассалы были гораздо более могущественны. Так, в 1236 и 1238 гг. императору приходилось призывать на помощь войска князя Мореи, чтобы спасти Константинополь от греческих атак.

Феодальный характер империи, наравне с обстоятельствами восшествия на престол, ограничивали императорскую власть. Если на Западе папа римский фактически подтверждал власть императора во время коронации, то события Четвертого крестового похода сложились таким образом, что Римская курия оказалась вычеркнутой из этого процесса. Крестоносцы ограничились тем, что постфактум попросили Иннокентия III признать законным документ «О разделе империи» (Partitio). Балдуин был коронован присутствующими епископами, а в будущем эта миссия перешла к новому латинскому патриарху Константинополя. Лишь Пьер де Куртене хотел, чтобы перед восшествием на престол его короновал папа римский. Все остальные правители отдавали предпочтение византийской традиции, согласно которой патриарх короновал василевса в соборе Святой Софии. Эта практика, направленная на то, чтобы заручиться поддержкой греческого населения, в то же время укрепляла положение императора среди латинян. Однако коронация все же не придавала императору тот статус, которым обладал василевс, потому что идеология, лежавшая в ее основе, была совершенно иной.

Власть византийских императоров имела религиозное измерение, которое франкам было неподвластно. Василевсы были наместниками Бога на земле, они обладали важными религиозными полномочиями, их считали равными апостолам и выражали им глубочайшее почтение. В городском пространстве всюду присутствовали портреты императора, его персона удостаивалась настоящего поклонения, что выражалось, например, во время проскинезы. Латиняне не воспринимали сакральный аспект императорской власти. Церковь не подчинялась императору, несмотря на то что он был ее верховным защитником. Порой латинские правители пытались подчинить себе Церковь, но исключительно в материальных, а не идеологических целях.

Единственным императором, пытавшемся воплотить византийские образцы императорской власти, был Генрих. Чтобы укрепить свое положение, он использовал византийский титул автократора ( autocrator ) в значении «неограниченный монарх». Византийские ритуалы он использовал для того, чтобы поднять авторитет своей власти. Однако если это и могло тронуть сердца некоторых греков, то латиняне отказывались простираться в проскинезе. Таким образом, в новом государстве вокруг имперской власти не наблюдалось идейной сплоченности, потому что и греки, и латиняне воспринимали ее по-своему. Императору нужно было поддерживать шаткое равновесие между своими западными вассалами и греческими подданными. Он не мог как полностью «византинизировать» свою власть, не рискуя потерять поддержку франков, так и «латинизировать» ее, не разрушая иллюзии об имперском континуитете. Отсутствие идеологического единства отчасти объясняет столь краткую жизнь Латинской империи. Даже когда императорский двор воспринял византийский характер власти, франкские бароны, привыкшие к автономии, никогда не заговаривали о римской природе новообразованного государства.