Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

«Россия обезлюдела в результате сталинской индустриализации», «которую справедливее назвать геноцидом» (с. 363).

Странно, почему столь сходным реформаторам даны столь различные оценки. Ведь «Россия обезлюдела» больше всего при Петре, сходство правителей подчеркивал сам Сталин, а недавно (2009 г.) Краткая Britannica выразилась о Петре кратко и прямо: «Его правление стало образцом для тоталитарного диктатора И. В. Сталина». И как раз Сталину никто до сих пор не отказывал в акте модернизации России, а кто-то даже сформулировал чеканно: «Сталин принял „колосс на глиняных ногах“, а оставил сверхдержаву». Другое дело, радоваться этому или ужасаться.

Если радоваться, то — схожим деяниям, хотя успехи Петра в сравнении со сталинскими скромны. Большинство его достижений сошло на нет: наибольшие завоевания утрачивались, заводы закрывались, школы разбегались, непомерный военный флот гнил без дела, гражданский флот был разрушен и медленно возвращался к допетровским позициям. Петровские коллегии всё больше напоминали прежние приказы, а то и просто уступали дела приказам. На радость почитателям Петра, остались: голландские морские термины, скандинавские названия учреждений да венгерские кафтаны. Наоборот, живучести сталинских идей и порядков мы дивимся поныне.

Любопытно, что С. А. Нефёдов, выявляя факторы исторического развития, в том числе России, подробно описал модернизацию военной техники и военного искусства как фактор (Новый мир, 2012, № 8), но Петра при этом даже не упомянул. А ведь Петр полагал войну главным делом государя, Нефёдов же видит в нем крупного реформатора. Где же, в какой области, его величие?

Что касается законов, то их при Петре просто не было. Был им издан указ, вводивший в каждом учреждении, военном и гражданском, людей, «в законах сведущих», но он остался на бумаге, ибо таких людей не готовили, да и понятия закона не было. Были только почти ежедневные указы, и часто один гласил против другого. После Петра Россия волей-неволей вернулась к мрачному «Уложению» 1649 года, и это был, увы, шаг к свету. А Сталин оставил единую систему законов, притом не только цельную, но и ясную для чиновника: когда есть подзаконные акты, исполняй именно их, когда нет, то закон — лишь ширма, полезная для совсем иной практики.

Если же ужасаться злодеяниям, то бледнеет как раз Сталин: при нем не колесовали и не сажали на кол (как уже не делали этого в годы Петра и на Западе [291]), он не беседовал с казнимыми, и сына до смерти не забивал. (Петр же, забив сына, траур запретил, чтобы весело пьянствовать, на что не отважился даже Иван Грозный.) Число погибших при Сталине (даже в мирные годы) ужасает, однако угробил он меньшую долю населения России, чем Пётр. Это к теме геноцида.Сталин больше уничтожал людей своей страны, чем ее инфраструктуру, и население средней России восстановилось после него за 20 лет, тогда как после Петра — за 130 (см. диаграмму Милюкова на с. 75).

Мыслящих людей жестоко преследовали оба, и оба были неучи, но Сталин как раз опекал науку, искусство и литературу, как он их понимал, а Пётр не понимал никак, и их просто не было. Было обслуживание военных нужд и разорительно жестоких увеселений, для чего он приглашал иноземцев и требовал переводить книги, не имевшие читателя, — вот, пожалуй, и всё. [292]

Семьи европейского типа понемногу появлялись при прежних правлениях — Алексее Михайловиче и его детях Фёдоре и Софье. Из таких семей вышли все родственницы Петра: мать, тётки, сводные сёстры и первая жена, а Софья ввела это в норму для верхов общества [Фирсов, 1927]. Как раз данный сколько-то образованный слой Петр извёл, оставив только балы (ассамблеи). Зато на балы сгонял даже беременных [293]. Это к теме «женщины вышли из теремов».

Почему так? Ведь ум Петра был пытлив и хваток, в этом он Сталина заметно превосходил. Да, но ум Петра, увы, был плоским. Он до конца дней не научился отличать литературу от донесений, профессора от учителя с палкой, а учёного от техника, что и отмечали многие, например, Биллингтон. Это к теме «Пётр I привил европейский культурный сорт на русский дичок».

Главный же просчёт Латыниной — незнание истории крепостничества. Петр не только закрепостил всех (включая дворян), но само крепостное право обратил в рабовладение, давно на Руси отмершее. Поясню: крепостные по определению (а до Петра и фактически) прикреплены к земле, а не к помещику. Только при Петре их стали в массе продавать поодиночке, разбивая семьи, и он это (лицемерным образом) узаконил, хотя сам признал, что такая продажа людей, «как скотов» есть злодеяние, какого «на целом свете не водитца». Это — к теме дворянской чести.

К ней же: напомню Глебова, избравшего кол, а не потерю дворянской чести, и тем вызвавшего такую ярость Петра, какую и от него редко видывали. Его любимец «дедушка Кикин» счёл долгом чести предупредить царевича Алексея, что отец готовит ему западню [294], и был за это колесован. Скажете, государственная необходимость? Но Пётр останавливал колесо, шёл выпивать в Кремль, затем снова продолжал казнь и наутро ещё беседовал с бывшим любимцем.

Других за выражение чести Петр коптил, придумав для них эту более чем жуткую казнь. Почему? Только потому, что бывал безумен? Нет, Юлия Леонидовна, потому еще, что честь была несовместима с его реформами. Не верите? Тогда вот еще: в 1721 году он обязал всех ходить на исповедь, а священников — доносить о смысле исповеди всех прихожан. Итоги видим по сей день.

Душу Богу, сердце даме, честь — никому («Глебов на колу». Скульптор Мих. Дрогонов. 2012. дерево)

Тезис Латыниной «после Петра родилось в российском дворянстве совершенно неведомое дотоле и центральное для Европы слово „честь“» следует уточнить. Дворянская честь — понятие не демократическое, а рыцарское, средневековое — этим полна литература. Таковую честь всячески изгонял Грозный, унижая придворных, а в норму возвел эти унижения именно Петр I, примеров не счесть [295].

Дворянская честь времен становления капитализма неразрывно связана с тем, что служба государству была их почетным правом, но не обязанностью. При Петре I и речи об этом не шло, данное право в России родилось в 1762 году [296], и даровал его дворянству Пётр III, совсем не жестокий, но ненавидимый (по неведению) Латыниной. Это к теме: «новые Иваны Грозные — Пётр III и Павел I».

Модернизация требует, по Латыниной, вольнонаёмного труда и рынка, но Петр, сперва признав их (о чем любят писать), позже изгнал их (о чем прочесть трудно). Более того, он додумался ввести класс крепостных рабочих, горных и заводских [297], чем почти вовсе прекратил модернизацию промышленности, каковую активно вел (начата она была не им) до того, как убил сына.