Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

— И что же, исправник отпустил их?

— Скажешь-то. В декабре свезли их главного в Якуцк, с Лионом, конешное, вместе, объяснялись. В Якуцке аглиских тоже не сыскалось, но уже в Я куцке письмо с Иркуцка нарочным пришло, што министр нетебурхский телеграфом приказал всем чинам беснечить культурный проезд америкэн в самый Китай, к пароходу значит. Давно уж их, выходит, искали, токмо до нас не доходит. А может, и доходило, да не взяли в толк наши грамотеи, што это им как раз радость та выпала, услужить гостям с иной земли.

— Прелюбопытно. Но когда в такой ситуации Мелвилл мог искать Де-Лонга?

— Да-к в той самой. Едва его свободили, он просил у губернатора подъём, ну деньги, и на север сразу. Там проток же без числа, да вы, то есть ты, сам знаешь. Однако удача ему была, нашел тела и похоронил, и даже после вывез в Америку, сумел, значит.

— Это как раз известно, об этом много писали.

— Писали, говоришь? Про дальше?

— А что-то еще было?

— Однако самое забавное, Сашенька, как раз впереди еще и было.

— Как, еще забавнее? Это что же?

— Вот представь, ваше благородье, куда как забавней. В Верхоянске у нас еще дюжина их оставалась, америкэн. Пока туда-сюда они ездили, у нас весна пришла, Яна открылась. А Верхоянск-то тюрьма, у нас говорят, без решёток, бежать потому некуда. И вот один америкэн присоветовал, что ты думаешь? Нашим побег чтобы делать.

— Да ну! И куда ж это?

— Да-к знамо куда, к нему, в Америку. В Колыму тогда уже с Америки охотники морского зверя заходить стали тогда. И вот этот наш гость с Америки объяснил, как мог, што с ними, зверобоями, уплыть в Америку можно.

Для могилы Мелвилл избрал ближайший прибрежный выход коренной породы, это на Большой Туматской протоке. С тех пор этот холм именуется по-якутски «Америка-Хая».

Памятник Де-Лонгу и его спутникам на месте их бывшей могилы. Воздвигнут комсомольцами поселка Тикси в 1976 году

— Быть не может.

— Может-не-может, а был он, однако же, текннк и текнику свою знал. Сделал им рисунку лодки, всё как есть. Объяснил, што из ёлки сделать, как креише, што из осины, как лепне, а больше што из листвянки, штоб не гнило. Вместе они и кокоры в тайге отыскали для носу и для протчего, вместе и остов рубили. Показал он им, нашим сыльным, и как дошешки к дугам подгонять…

— Обшивку к шпангоутам? Шпангоуты к планширю? И что, сумели? Удивительно.

— Вот-вот. И смолу сидеть, и шовы конопатить. А докончали уж сами, отъехал он потому. В Америку. И карту дал срисовать. Вот стало в мае тепло, и поплыли. И мой там батюшка плыл. Про всё учли, токмо не про холод внизу, у моря холодно же.

— И ни единого среди них моряка? Сумасшествие. У меня на что лихая команда, и то весьма рискуем. Вообще, как в океане Ледовитом без солидной подготовки плавать? И что же, далеко твои и утешественники уплыли?

— И я про што. Казачье миновать получилось, а на море-то лёд! Ну и стали ждать, ну и дождались казаков с Верхоянска. Жалко наших было очень-очень, зато от тех нор умеем мы русскую лодку делать, а не токмо каяк да ветку, как у якутов. Ветка, знамо дело, на ходу легка даже очень, токмо одному. И што на ней увезёшь припасу? Ну и ломкая же она.

И, помолчав:

— Зато батюшка мой тут жену сыскал. Зато потому вот у тебя я.

Что мог в ответ он подумать, обнимая под дюжиной мехов девушку, считавшую себя его невестой? Весной, полагаю, ничего он об этом не думал, просто балдел от девушки, а вот зимою…

Откуда в ней была эта бесшабашная уверенность в себе, бросившая ее к нему за тысячу вёрст, на ледовитый берег, с грузами? От отца ли ссыльного? От матери ли таёжной? Пока мы не знаем, откуда и от кого сама «невеста» была родом, где было ее жильё, можно лишь строить разные догадки. Держалась ли она за родительский дом или, наоборот, мечтала бежать из него в большой мир, с замечательным лейтенантом?

Уверенность ее в себе могла идти от прапрадедов-первопроходцев, что забирали себе, не спрашивая, туземных жён, девушек и девочек, ее прародительниц. А может быть, от ее шаманки-бабушки, чей столб могильный был с тряпочками, а виден без тряпочек на холме и теперь, от ее матери, что одна на охоту до сих пор ходит. Или (если она была чисто русская) от ссыльных родителей, что не сникли на «полюсе холода», как сникли очень многие, но вырастили дочку. А возможно, и от казачьего офицера, за честь посчитавшего отдать дочь замуж за ссыльного, каковой «произошел все науки» [434]. Ссыльные ведь охотно и за ничтожную плату давали детям всех желавших приличное образование, каковое могла получить и наша «невеста». Но могла и не получить.

Если ссыльный заводил крепкое хозяйство и оставался жить по окончании ссылки (часто на прежней родине его давно никто не ждал), то его полагали достойным женихом многие. Не только чиновник, казак (а они едва ли не все были полукровки), учитель, служитель церкви или фельдшер, но, порой, и богатый купец [Ногин, с. 139–141]. Так что смесь предков могла быть у нашей героини самая причудливая.

Но вернемся к ее воображаемой беседе с нашим героем.

— Что же данным беглецам, дорогая моя, в наказание за побег присудили?

— Да што-што. Как всегда: год сроку всем добавили. Троих даже на Колыму отправили досидеть [435]. Мы, выходит, еще не край света даже.

Самым же замечательным могло быть в ходе путешествия единение двух мистиков. О тяге Колчака к восточным тайнам в его биографиях описано, но то было чисто литературный интерес, а вот его «невеста», так или иначе, в окружении оных тайн выросла. И здесь опять слово Зороастровой:

«Якуты — и это их удивительная способность — не уступали телеграфу в быстроте передачи новостей на большие расстояния. Находясь в Верхоянске, например, они точно сообщали нам, что якутская почта находится в 200 километрах от Верхоянска. И с прибытием почты сведения подтверждались» [Капгер, с. 34].

Якуты мигом узнали, когда якутское начальство осудило верхоянского исправника за самоуправство по отношению к ссыльным и, несмотря на обычное свое чинопочитание, сохранили в тот раз почтение не только к исправнику, но и к унижаемым ссыльным (там же, с. 33). Читая всё это, невольно задумываешься: не этим ли дальновидением объяснялся и своевременный приезд улусного головы Томского в Аджергайдах для встречи Колчака?

Словом, лейтенант действительно мог весной увлечься своею спутницей всерьез, а она, естественно, могла остаться ждать его как невеста и встретить его как жениха. Можно представить себе, каким ударом для нее было известие, полученное Колчаком в Якутске, что встречать его едет в Иркутск невеста подлинная, из благородных девиц.