Сергей Нечаев - Всемирная история глазами кошек

Еще известна черная кошка Индия (India), которая жила в семье президента Джорджа Буша-младшего почти два десятилетия. Семья Бушей приобрела Индию для своих близнецов Барбары и Дженны, когда им было по девять лет. Лора Буш говорила, что Индия — ее любимый домашний питомец, и так в 2001 году эта кошка оказалась в Белом доме. А вот более молодого рыжего кота Эрни, названного так в честь Эрнеста Хемингуэя, Буши с собой не взяли, оставив его друзьям семьи, так как Эрни царапал мебель и Буши опасались за ценную обстановку Белого дома.

Кстати, в Индии имя кошки американского президента многие посчитали оскорблением. И в 2001 году активисты правящей партии Индии митинговали у американского консульства в Мумбаи с плакатом «Мистер президент, вы ошибаетесь. Индийцы — не кошки, индийцы — львы». А активисты одной националистической партии в знак протеста назвали Джорджем Бушем щенка, призвав других индийцев также называть своих собак Бушем. Дошло до того, что в июле 2004 года демонстранты объявили такое имя кошки оскорблением нации и в знак протеста сожгли чучело Буша. А американское консульство вынуждено было оправдываться, утверждая, что кошка была названа так не в честь страны, а в честь бейсбольного игрока Рубена Сьерра «Эль Индио», игравшего в принадлежавшей Бушу команде «Техас Рэйнджерс». Как бы то ни было, Индия тихо умерла в Белом доме 4 января 2009 года в возрасте восемнадцати лет.

Кот Сокс в знаменитом Овальном кабинете (1994 г.)

Если посмотреть в более отдаленную историю, то в США президенты редко становились владельцами котов и кошек по определенной причине: их протестантское мировоззрение заставляло держать «утилитарных животных» — то есть тех, кто приносит такую пользу человечеству, которую буквально можно пощупать.

Так, например, президент Джон Адамс Куинси выращивал у себя в спальне тутовых шелкопрядов. Авраам Линкольн держал свиней, гусей и индюка по кличке Джек. Президент Бенджамин Харрисон держал козла по имени Старые Бакенбарды (Old Whiskers) и еще четырех коз.

Теодор Рузвельт в 1901 году прибыл в Белый дом с многочисленным семейством и настоящим зоосадом: небольшой медведь, барсук, попугай, ящерица, гиена, различные змеи, семейство морских свинок, курица, одноногий петух, кролики, три лошадки пони и сова.

Всего в США было 44 президента, а вот котов и кошек из них имели только 12.

Ратерфорд Хейс, 19-й президент, родившийся в 1822 году, держал у себя «сиамцев» Мисс Пусси (Miss Pussy) и Сиама (Siam), причем Сиам был подарен американским консулом в Бангкоке жене президента Люси. Документально Сиам до сих пор считается первым котом сиамской породы, добравшимся до берегов США. Якобы произошло это в 1878 году, хотя в других источниках утверждается, что сиамские кошки попали в Америку в 1890 году.

Были коты ангорской породы у 25-го президента Уильяма Мак-Кинли, а у 26-го президента Теодора Рузвельта имелись коты Слипперс (Slippers) и Том Кварц (Tom Quartz).

Том Кварц был красивым котярой, полным жизни и немного скрытным. Он без смущения играл с псами, принимая их за пони и не спеша забираясь к ним на спину. <���…> Слипперс, другой кот семейства Рузвельтов, большую часть времени спал.

Кстати, имя Том Кварц было позаимствовано из произведения Марка Твена: так там звали кота некоего Дика Бейкера. А Марк Твен (он же Самуэль Клеменс) сам имел пристрастие к котам и кошкам. Он любил их больше, чем любил людей, и нам известны имена по меньшей мере 32 его питомцев: Аполлинарий, Вельзевул, Бладцерскит, Сатана, Кислый Маш, Таммани, Мыльный Сал…

У Марка Твена читаем:

Мне как-то довелось слышать его рассказ об этом коте. Вот что он рассказал:

— Джентльмены, был у меня некогда кот по имени Том Кварц, я думаю, что вам бы понравился этот кот, — да и кому бы он не поправился! Он у меня тут жил восемь лет, и более замечательного кота лично я не встречал в своей жизни. Это был большой серый кот, умнее любого старателя в нашем поселке; а уж важен был — сам губернатор Калифорнии не посмел бы с ним шутки шутить! В жизни он не поймал ни одной крысы — считал это ниже своего достоинства. Его интересовало только одно — золото. И уж в этом деле кот мой знал толк, как никто, — лично я, во всяком случае, не встречал ему равного среди людей. Он знал все, что можно знать о плацерной добыче, о карманной же и говорить нечего — он был создан для нее. Он копался в земле вместе со мной и Джимом, когда мы занимались разведкой на горе, и отмахивал с нами по пять миль зараз, если нам случалось забираться так далеко. А насчет участков — это просто невозможно вообразить, какое у него было чутье! Мы, бывало, начнем работать, а он этак поведет глазом и, если ему не приглянется местечко, только посмотрит: как хотите, дескать, а мне тут некогда с вами — и, ни слова не говоря, задерет нос и — домой. Зато если уж ему понравится участок, затаится весь да помалкивает, покуда мы не промоем первый таз. А потом бочком-бочком к нам — взглянуть: если в тазу осталось хоть шесть-семь крупинок золота, с него довольно, такая проба его вполне устраивала; он укладывался на наши куртки и давай храпеть, как пароход; а как доберемся до самого кармана — тут он, конечно, встает и уже сам наблюдает за порядком. Наблюдать-то он был горазд.

Ну вот, тут вдруг подходит вся эта кварцевая горячка. Все на нее поддались и давай долбить да взрывать землю, вместо того чтобы раскапывать верхний слой по склонам; шахты копать, вместо того чтобы скрестись на поверхности. Джим, конечно, туда же — подавай ему жилу, и все. Занялись, значит, и мы этим делом. Начали мы копать шахту, а Том Кварц только диву дается — что, дескать, такое затевается? Ему, понимаете, никогда не приходилось видеть, чтобы золото добывали таким способом, — и он совсем расстроился, не принимает его душа этого, да и только, не по его это части, словом. Очень он был против этих шахт! Верно, считал это совсем уж никудышной затеей. Ну, да этот кот, понимаете, терпеть не мог никаких новшеств — такая натура. Да вы сами знаете, каково со старыми привычками расставаться. Ну все же со временем начинает наш Том Кварц мириться с новым положением дел, хотя, правду сказать, не одобрял он этого вечного копанья шахты без всяких промывок. Наконец он начал и сам спускаться в шахту — дай, мол, попробую разобраться, что у них там такое. А когда уж очень ему тошно сделается и на душе этак кошки заскребут, — он-то видел, что долги у нас растут, а мы между тем и цента не намываем! — возьмет да свернется где-нибудь на рогожке и спит себе. Ну вот, как-то, когда в шахте нашей было футов восемь глубины, порода дальше оказалась такой твердой, что нам пришлось ее взрывать, — это был наш первый взрыв, с тех пор как Том Кварц появился на свет. Зажгли мы фитиль, сами вылезли и отошли шагов на пятьдесят, а про Тома Кварца-то и позабыли — он крепко спал на своей рогожке. Примерно через минуту смотрим — из ямы нашей повалил дым, поднялся треск страшенный, этак с четыре миллиона тонн камня, земли, дыма и щебня поднялось на воздух мили на полторы, а в самой что ни на есть середке всей этой истории Том Кварц, черт его возьми, — и кувыркается-то он, и чихает, и сопит, и все когтями норовит за что-нибудь зацепиться, чисто сумасшедший. Но толку-то, сами понимаете, никакого. Потом целых две с половиной минуты мы его вовсе уже не видели, и вдруг как посыпятся градом камни там и порода, и тут же, футах в десяти от меня, — хлоп! — падает Том. Можете мне поверить — вид у него был невзрачный. Одно ухо загнулось куда-то на спину, хвост торчком, веки повывернуты, сам аж почернел от дыма да пороха и весь с головы до кончика хвоста покрыт жидкой грязью. Что ж, сэр, извиняться, сами понимаете, уже поздно — сказать нам было нечего. Он как бы с отвращением окинул себя взглядом, затем посмотрел на нас, точь-в-точь словно хотел сказать: «Джентльмены, вам, может быть, кажется это остроумным — воспользоваться неопытностью кота в кварцевом способе добычи золота, однако позвольте мне иметь на этот счет свое особое мнение». И тут же повернулся на каблуках, марш домой, и ни слова больше!