Ричард Эванс - Третий Рейх. Дни Триумфа. 1933-1939

Со временем эти программы стали все больше влиять на сферу брака и семьи. В 1938 году новый Закон о браке разрешил способному к зачатию мужу или жене подать на развод на основании «преждевременного бесплодия» или отказа супруга от производства потомства. Основанием для развода также могли стать трехлетнее раздельное проживание и необратимый конфликт. Таким образом, совершенно не учитывая христианского представления о браке как о божественном союзе двух людей на всю жизнь, Третий рейх надеялся упростить для людей повторное вступление в брак с целью деторождения. К 1941 году около 28 000 человек подали на развод на основании развала брака или раздельного проживания, 3838 разводов было разрешено по причине преждевременного бесплодия и 1771 из-за отказа рожать детей. Это не слишком впечатляющие цифры и они не оказали особого влияния на уровень рождаемости, если оказали его вообще. Тем не менее в обществе, где развод все еще был необычным и в целом осуждаемым явлением, такие разводы составили добрые 20 % от общего числа. Ватикан немедленно уведомил немецкого посла о своем осуждении такой практики. Оно было проигнорировано [1242] Pine, Nazi Family Policy, 16-18; Gabriele Czamowski, « «The Value of Marriage for the Volksgemeinschaft»: Policies towards Women and Marriage under National Socialism», in Richard Bessel (ed.), Fascist Italy and Nazi Germany: Comparisons and Contrasts (Cambridge, 1996), 94-112, 107-8; Stephenson, Women in Nazi Society, 41-3. . Потенциально намного большее влияние на семью мог оказать Закон о защите наследственного здоровья немецкого народа, опубликованный 18 октября 1935 года. В нем предусматривался запрет на брак в тех случаях, когда один из супругов страдал от наследственного заболевания или был душевнобольным. В результате все пары, желавшие вступить в брак, должны были предоставить письменное свидетельство того, что они соответствовали требованиям закона. Местные управления по здравоохранению оказались бы завалены запросами на медицинское освидетельствование, если бы эти требования стали исполнять в полном масштабе. Поэтому на практике требование проверки выдвигалось в основном служащими регистрационных палат, если у них возникали сомнения в здоровье будущих супругов. На самом деле некоторых из них уже занимались этим еще до принятия закона. Требование о письменном подтверждении было отложено на неопределенный срок и в последующие годы закон ослаблен рядом поправок. Тем не менее он намного усложнил процедуру вступления в брак людям, которые считались асоциальными или умственно неполноценными. Такие диагнозы оставляли их за пределами программы брачных займов и делали весьма вероятным попадание в программу стерилизации [1243] Ganssmuller, Die Erbgesundheitspolitik, 132-47. .

Наконец, незаконнорожденность, вечное пятно позора в социально и нравственно консервативных кругах, для нацистов с их отношением к деторождению была совершенно неважна. Если младенец был чист с расовой точки зрения и здоров, то не имело никакого значения, состояли ли его родители в законном браке. Логическим следствием первоочередного внимания к размножению без учета моральных аспектов стало учреждение Генрихом Гиммлером в 1936 году комплекса роддомов под эгидой ассоциации «Источник жизни» (Lebensbom), находившейся в ведении СС. Они предназначались для расово пригодных незамужних матерей, которые бы в противном случае могли не получить ухода, которого, по мнению Гиммлера, заслуживали. Уровень смертности среди незаконнорожденных младенцев был чрезвычайно высок по сравнению со средним уровнем по государству. Однако эксцентричная попытка Гиммлера призвать свою элиту к выведению будущей расы повелителей оказалась не слишком удачной — эти дома быстро стали использовать семьи высокопоставленных чиновников СС, а впоследствии и нацистской партии в целом, из-за низких расценок, хороших условий и (особенно во время войны) очень удачного сельского расположения. В мирное время меньше половины матерей в этих домах были не замужем, хотя и этого было достаточно, чтобы навлечь на себя огонь критики католиков и консерваторов. Всего в этих домах родилось 8000 детей, чего было явно недостаточно для начала новой расы господ. Гиммлеру также не удалось многого добиться с офицерами СС, которые вообще-то были женаты. Расследование 1939 года показало, что 115 690 женатых сотрудников СС имели в среднем только 1,1 ребенка в семье [1244] Hohne, The Order, 130-46; Pine, Nazi Family Policy, 38-46; Catrine Clay and Michael Leapman, Master Race: The Lebensbom Experiment in Nazi Germany (London, 1995). .

Помимо всего этого нацисты также предпринимали значительные усилия по распространению образа женщины, который отражал их предполагаемую общественную функцию матерей рейха. Бойкот французской моды стал патриотическим долгом, отказ от косметики и губной помады, активно рекламировавшихся крупными американскими фирмами, выражал приверженность немецкой расе, отказ от курения стал символом женственности и вел к улучшению здоровья потенциальных матерей и неродившихся детей, в чем нацистские медицинские эксперты были уверены уже в 1930-х годах. Родителей призывали заплетать своим дочерям косички и одевать в платья с узкой талией и широкой юбкой, особенно если те были блондинками. Немецкий институт моды начал проводить показы нового немецкого haute couture, противопоставляя себя международному доминированию парижской моды. Все это было не простой пропагандой. Например, районное управление партии в Бреслау запрещало женщинам посещать партийные собрания, если те «раскрашивали» себя косметикой. В кафетериях развешивались объявления, требовавшие от женщин воздерживаться от курения, а начальник полиции Эрфурта советовал гражданам «напоминать женщинам, курящим на улицах, об их долге немецких жен и матерей». Сообщалось, что иногда штурмовики вырывали сигареты изо рта женщин, которые курили в общественных местах, или устраивали трепку женщинам с выщипанными бровями и накрашенными губами. Газеты и журналы, с одной стороны, выступали против мужественности «новой женщины» веймарского периода, с короткой стрижкой и мужской одеждой, и с другой — против сексуально соблазнительного образа женщи-ны-вамп, с ее пленительным очарованием и длинными волнистыми волосами. Утверждалось, что лучшим способом достичь здорового, сияющего вида для женщины, который требовался для будущего немецкой расы, были физические упражнения [1245] Irene Guenther, Nazi Chic? Fashioning Women in the Third Reich (Oxford, 2004), 91-141. .

И здесь нацистам также совершенно не удалось реализовать свои замыслы. Сдержать косметическую индустрию оказалось невозможно, и вскоре она нашла новые способы получения прибыли. Журналы стали наполняться советами для немецких женщин, как добиться естественного вида с помощью искусственных средств. Производители шампуней быстро продвигали новые продукты, помогавшие женщинам получить столь желанный белый цвет волос. Немецко-еврейские швейные фирмы были ариизированы, а космополитические модные еврейские дизайнеры были исключены из бизнеса, однако международная мода оказалась слишком сильна, чтобы ей противостоять. Женские журналы продолжали обсуждать внешний вид голливудских звезд и объясняли, как им удается его добиваться. Высокопоставленные женщины в нацистском обществе с презрением относились к нападкам на моду. Магда Геббельс часто курила через мундштук на людях, Винифред Вагнер посещала оперные гала-представления в парижских шелках, и даже подруга Гитлера Ева Браун курила, когда его не было рядом, и регулярно пользовалась косметикой «Элизабет Арден». Немецкому институту моды не хватало энергии, чтобы оказать сколько-нибудь серьезное влияние, и попытки режима помочь замкнутой экономике и повысить национальное самосознание, призывая женщин носить домотканую одежду, сталкивались со все большими сложностями из-за дешевизны массового производства готовых платьев из искусственных материалов. Стремясь изменить распространенное за границей мнение о том, что немецкие женщины были старомодными и безвкусными, женские журналы по приказу Министерства пропаганды пытались убедить их быть элегантными во внешнем виде, особенно когда рядом были иностранцы. Действительно, национальные платья с узким лифом и широкой юбкой в конце 1930-х годов переживали определенное возрождение, однако зачастую они настолько видоизменялись в соответствии с международными модными веяниями, что в них уже сложно было узнать народную одежду. В конечном счете немецких женщин уже нельзя было убедить выглядеть просто как нынешние или будущие матери или заставить вести себя таким образом [1246] Там же, 91-141, 167-201. . Это было и неудивительно, учитывая, насколько нацисты подорвали традиционное разделение между общественным и личным, домом и внешним миром. Пока государственная политика проникала в домашнюю жизнь, политизируя ее, партийные организации извлекали женщин и детей из дома и приучали их к общественной жизни в лагерях, экспедициях и на собраниях. Результатом этого стало размытие различий, которое не позволяло женщинам соответствовать роли домохозяйки и матери, к которой их готовила нацистская пропаганда. И в некоторых областях противоречивость и нелогичность действий Третьего рейха была заметна еще более ярко [1247] Таким образом, главный спор 1980-х между работой Claudia Koonz, Mothers in the Fatherland, где подчеркивается создание защищенной домашней сферы и вовлеченности, а иногда даже поощрении женщинами насилия и ненависти, которые демонстрировали мужчины в общественной жизни, и Bock, «Anti-Natalism», в которой делается упор на то, что женщины были жертвами все более директивной, жестокой и негативной политики государства в отношении женщин как будущих матерей, в большой степени основан на неправильном понимании — см. Adelheid von Saldem, «Victims or Perpetrators? Controversies about the Role of Women in the Nazi State», in Crew (ed.), Nazism, 141-65; и Dagmar Reese and Carola Sachse, «Frauenforschung zum Nationalsozialismus. Eine Bilanz», in Lerke Gravenhorst and Carmen Tatschmurat (eds.), Tochter-Fragen: NS-Frauengeschichte (Freiburg, 1990), 73-106. .