Ричард Эванс - Третий Рейх. Дни Триумфа. 1933-1939

Арестованный за поджог Рейхстага 27–28 февраля 1933 года молодой голландский анархист Маринус ван дер Люббе, должно быть, знал, что ему никогда не покинуть тюрьмы живым. Гитлер действительно сказал именно так. Он объявил, что виновные будут повешены. Но эти слова тут же вызвали у него трудности с законом. Повешение было излюбленным способом казни на его родине в Австрии, но не в Германии, где в течение почти целого века применялось исключительно обезглавливание. Более того, немецкий уголовный кодекс не подразумевал смертного наказания за поджог, если при этом нет погибших, а в результате того, что совершил ван дер Люббе, никто не погиб. Отбросив в сторону щепетильность юрисконсультов и бюрократов из Имперского министерства юстиции, кабинет убедил президента Гинденбурга издать 29 марта 1933 года декрет, по которому задним числом назначалась смертная казнь за преступления, включающие заговор и поджог, совершенные начиная с 31 января, когда Гитлер официально вступил в должность. Некоторые газеты еще осмеливались писать, что это было покушением на фундаментальные принципы закона, в частности на то, что наказание не может задним числом назначаться за преступления, не предполагавшие таких наказаний в момент их совершения. Если бы за поджог назначалась смертная казнь в то время, когда ван дер Люббе совершал свое преступление, это могло бы удержать его от такого поступка. Теперь, совершая преступление, никто не мог быть уверен, каким будет наказание [113] Richard J. Evans, Rituals of Retribution: Capital Punishment in Germany 1600 — 1987 (Oxford, 1996), 620-23. Рассматриваемый принцип знаком юристам под названием «nulla poena sine lege» (отсутствие наказания без устанавливающего его закона). .

Гитлер и Геринг не только были твердо намерены казнить ван дер Люббе, они также хотели повесить вину за поджог на Коммунистическую партию Германии, которую они успешно объявили вне закона, основываясь на утверждении, что за попыткой поджога стояла именно она. Поэтому 21 сентября 1933 года, чтобы ответить на обвинения в поджоге и государственной измене, перед судом рейха в Лейпциге предстал не только ван дер Люббе, но также Георгий Димитров, болгарский руководитель западноевропейского бюро Коммунистического интернационала в Берлине, два члена его команды и руководитель коммунистической фракции Рейхстага Эрнст Торглер. Председательствовал в суде консервативно настроенный судья, бывший политик из Народной партии Вильгельм Бюнгер. Но Бюнгер, при своих политических предрассудках, был человеком старой закалки и строго придерживался буквы закона. Димитров защищался находчиво и ловко, и когда Германа Геринга вызвали давать показания, Димитров заставил его выглядеть полным дураком. Сочетая свою компетентность в судебном деле со страстной риторикой коммуниста, Димитров смог добиться оправдания всех обвиняемых кроме самого ван дер Люббе, которого гильотинировали вскоре после этого. Трех болгар тут же опять арестовали, теперь это сделало гестапо, и выслали в Советский Союз; Торглер пережил войну и затем стал социал-демократом [114] Gunther Wieland, Das war der Volksgerichtshof: Ermittlungen, Fakten, Dokumente (Pfaffenweiler, 1989), 15-18; Evans, Rituals, 622-4, 576-7. .

Суд проявил осторожность и заключил, что Коммунистическая партия на самом деле хотела начать революцию и для этих целей планировала поджог, и что изданный после поджога Рейхстага декрет был оправдан, но что против Димитрова и других коммунистов было недостаточно доказательств, чтобы признать их виновными [115] Hans Joachim Bernhard et al. (eds.), Der Reichstagsbrandprozess und Georgi Dimitroff: Dokumente (2 vols., Berlin, 1981-9); Georgi Dimitroff, Reichstagsbrandprozess: Dokumente, Briefe und Aufzeichnungen (Berlin, 1946). . Нацистское руководство было унижено. Ежедневная нацистская газета «Фёлькишер Беобахтер» назвала это нарушением правосудия, «демонстрирующим необходимость масштабной реформы нашей юридической жизни, которая во многом до сих пор следует по пути устаревшей, чуждой народу либеральной мысли» [116] Völkischer Beobachter, 24 December 1934, цитируется в Wieland, Das war der Volksgerichtshof, 15. .

За несколько месяцев Гитлер перевел дела о заговорах в компетенцию особой Народной судебной палаты, учрежденной 24 апреля 1934 года. Она должна была рассматривать политические преступления быстро и в соответствии с национал-социалистскими принципами; двоим профессиональным судьям, рассматривающим дело, должны были помогать трое судей, не являющихся профессионалами, из нацистской партии, СС, СА и других подобных организаций. Начиная с июня 1936 года, после некоторого периода, когда председатели все время сменяли друг друга, эту должность занял Отто Георг Тирак (1889 г.р.), нацист со стажем, в 1933 году назначенный министром юстиции Саксонии, а двумя годами позже — вице-президентом Имперской судебной палаты [117] Gerhard Fieberg (ed.), Im Namen des deutschen Volkes: Justiz und Nationalsozialismus: Katalog zur Ausstellung des Bundesministers der Justiz (Cologne, 1989), 267. . Тираку предстояло сыграть крайне важную роль в разрушении судебной системы во время войны. Он добавил в уже весьма политизированную судебную процедуру новый, идеологический аспект.

Тем временем продолжалась подготовка к суду над лидером Коммунистической партии Эрнстом Тельманом, после которого на приговоре коммунистам за попытку в 1933 году начать революционное восстание должна была быть поставлена последняя печать. Из обвинений было составлено досье, Тельману приписывалось планирование кампании, в которой использовался бы террор, взрывы, массовое отравление, взятие заложников. Однако суд пришлось отложить из-за нехватки убедительных доказательств. Тельман как бывший лидер одной из немецких политических партий был весьма важной персоной, и поэтому за разрешением присутствовать на суде обращалось более тысячи иностранных журналистов. А это уже дало режиму паузу, чтобы подумать. Тельман вполне мог попытаться обернуть суд себе на пользу. Решение о смертном приговоре было принято еще до суда. Однако, вспоминая опыт суда после поджога Рейхстага, нацистское руководство, особенно Геббельс, боялись устраивать очередной большой показной суд. Поэтому нацистское руководство в итоге сочло более безопасным держать Тельмана под превентивным арестом изолированным, в темной камере в государственной тюрьме Моабит, в Берлине, затем в Ганновере и Бауцене, без официального решения суда. Коммунистическая партия использовала его заключение по максимуму, формально оставив его на посту председателя. Когда в 1934 году коммунисты, переодетые эсэсовцами, попытались вызволить его из тюрьмы, в последнюю минуту их операция провалилась, так как в ряды группы влился агент гестапо. За Тельманом внимательно наблюдали, его переписка с семьей подвергалась цензуре, и шансов на побег у него не было. Он так и не предстал перед судом, и формально ему не предъявлялось никаких обвинений. Он оставался в тюрьме, а по всему миру коммунисты и их сторонники постоянно организовывали международные кампании за его освобождение [118] Wieland, Das war der Volksgerichtshof, 22-9; Hannes Heer, Emst Thalmann in Selbszeugnissen und Bilddokumenten (Reinbek, 1975), 119-27. .