Ричард Эванс - Третий Рейх. Дни Триумфа. 1933-1939

Официальный союз между двумя странами, которые в предыдущие шесть лет открыто поливали друг друга грязью и были главными поддерживающими силами двух противоборствующих сторон в испанской гражданской войне, оказался, мягко говоря, неожиданным [1605] См. Hans-Erich Xblkmann (ed.), Das Russlandbild im Dritten Reich (Cologne, 1994). . Однако для этого соглашения у обеих сторон были веские причины. С точки зрения Гитлера, оно было необходимо для обеспечения согласия Советов на немецкое вторжение в Польшу. В противном случае крайне отчетливой становилась возможность кошмарного сценария с вторжением, перерастающим в европейскую войну на двух фронтах. Для Сталина оно давало отсрочку и открывало заманчивые перспективы масштабной войны между европейскими капиталистическими державами вплоть до их взаимного уничтожения. Более того, если в опубликованной версии Пакта определялось, что обе страны не станут объявлять войну друг другу в течение десяти лет, будут улаживать споры путем переговоров или при содействии третьих сторон и увеличат масштаб торговых отношений, то в секретных положениях Германия и Советский Союз распределяли между собой сферы влияния в Центральной и Восточной Европе. В соответствии с ними Сталин получал восточную часть Польши вместе с Латвией, Литвой и Эстонией, а Гитлер — западную часть. Значение этих положений трудно переоценить. И Гитлер, и Сталин понимали, что Пакт вряд ли продержится оговоренные десять лет. В действительности он не просуществовал и двух. Однако в конечном счете определенные в нем границы Польши, соответствующие немецкой и советской зонам влияния, сохранились, а советская оккупация балтийских государств продлилась практически до конца XX века [1606] Robert Service, Stalin: A Biography (London, 2004), 395-403; Roberts, The Unholy Alliance, 267-8, о секретных дополнительных протоколах. .

У Пакта были и другие последствия. Во время подробных переговоров немецкая сторона подняла вопрос о немецких политических беженцах в Советском Союзе. У Сталина не было причин защищать их, напротив, он крайне подозрительно относился к иностранцам любого рода, которые нашли свой дом в России, а также к многим русским, вступавшим с ними в контакт. Поэтому он согласился выслать их обратно в Третий рейх. После подписания Пакта советские власти собрали примерно 4000 немецких граждан и передали их гестапо. От 1000 до 1200 были немецкими коммунистами. Некоторые, как, например, Маргрет Бубер-Нойман, уже были помещены под стражу сталинской тайной полицией до того, как их отправили в немецкий концентрационный лагерь. Ее мужа Гейнца Ноймана исключили из руководства Немецкой компартии в 1932 году за призывы к созданию объединенного фронта с социал-демократами против нацистской угрозы, отправили в Испанию, а потом в Москву, где в 1937 году арестовали и казнили. Его вдову депортировали напрямую из советского трудового лагеря в концентрационный лагерь Равенсбрук в 1940 году. Для немецких коммунистов-евреев была уготована еще более страшная судьба. Среди них был дирижер и композитор Ганс Вальтер Давид. Он родился в 1893 году, бежал в Париж в 1933 году, а затем в Москву в 1935 году. Он стал жертвой большой сталинской чистки 1937 года и был приговорен к заключению в лагерь в 1939 году якобы за шпионаж в пользу Германии — пример параноидальной подозрительности Сталина к иностранцам в Советском Союзе. В апреле 1940 года Давиду сообщили, что его приговор был заменен на депортацию. Он был передан немцам 2 мая 1940 года и убит в СС. В феврале 1940 года благодарное немецкое посольство в Москве поблагодарило советские власти за их сотрудничество в нахождении и передаче большого числа беженцев вроде него [1607] Weber, «Weisse Flecken», 36-7; Institut für Geschichte der Arbeiterbewegung (ed.), In den Fangen des NKWD: Deutsche Opfer des stalinistischen Terrors in der UdSSR (Berlin, 1991); Margarete Buber-Neumann, Under Two Dictators (London, 1949), 159-75. .

Тем временем коммунистические партии по всей Европе отчаянно пытались сделать Пакт популярным среди своих членов, многие из которых стали коммунистами в первую очередь из-за того, что их партия вроде бы собиралась до конца сражаться с мировым фашизмом. За неверием последовала дезориентация. Многие чувствовали себя преданными. Однако вскоре большинство коммунистов согласились с тем, что Пакт, возможно, был не таким уж плохим решением. Годы обучения в строгой партийной дисциплине, поддержки всех изменений в партийной доктрине и политике в конечном счете сильно упростили принятие рядовыми членами даже такой удивительной смены курса на 180 градусов. Некоторые думали, что это может даже привести к легализации коммунистической партии в Германии, многие считали, что война между капиталистическими державами в любом случае была не их делом, все почитали Сталина как великого мыслителя и мастера политической интриги, гения, который всегда знал, что будет лучше и чьи решения всегда оказывались верными [1608] Peukert, Die KPD im Widerstand, 326-33. . Некоторые нацисты также сомневались в целесообразности Пакта. Антикоммунизм был центральным догматом нацистской идеологии, и теперь казалось, что Гитлер отвергал его. Наутро после объявления о подписании Пакта сад перед Коричневым домом, штаб-квартирой нацистов в Мюнхене, был усыпан партийными значками, с ненавистью выброшенными возмущенными членами партии. Альфред Розенберг, фанатичный антикоммунист, винил в организации Пакта амбициозного Риббентропа. Он считал, что союз с Великобританией был бы предпочтительней. Тем не менее, как и большинство других нацистов, он так привык безоговорочно принимать все решения Гитлера, что в конечном счете согласился. Многие понимали, что сближение с Советским Союзом было чисто тактическим. «Вождь сделал блестящий ход», — восторженно писал Геббельс в своем дневнике [1609] Kershaw, Hitler, II. 205-6; Frohlich (ed.), Die Tagebücher, I/VIL 73 (23 августа 1939 г.). .

Растущее нетерпение Гитлера в последние дни и недели перед подписанием Пакта обуславливалось не в последнюю очередь тем, что вторжение в Польшу уже было назначено на 26 августа 1939 года [1610] Kley, Hitler, 201-24. . Тем временем Гитлер предпринял меры с целью избежать развития «военного психоза», который доставил столько беспокойства обычным немцам во время чехословацкого кризиса предыдущим летом. Он постарался вести себя на публике так, как будто бы ничего необычного не происходило, съездил в тур по любимым местам своего детства в Австрии, посетил Байройтский фестиваль, огромную выставку немецкого искусства и культуры в Мюнхене и провел несколько недель в своем горном особняке в Оберзальцберге. Он объявил, что ежегодный партийный съезд в Нюрнберге станет «Съездом мира» и начнется в первых числах сентября (он предполагал, что к этому времени немецкие войска уже будут маршировать по Польше). И он постарался обратить общественное внимание на позицию Польши в отношении Данцига. На самом деле это был второстепенный вопрос, не более чем предлог. Однако начиная с мая Геббельс стал выпускать ежедневные инструкции для прессы, позволившие развернуть кампанию ненависти против Польши, в которой дело представлялось так, будто этнические немцы, проживавшие в стране и в первую очередь в Данциге, находились под постоянной, смертельной и растущей угрозой насилия со стороны поляков. «Этнические немцы бегут от польского террора, — кричали заголовки. — В немецкие дома вламываются с топорами — Недели польского террора — Сотни беженцев арестованы поляками». Поляки якобы убивали этнических немцев, стреляли в немецких прохожих в Данциге и в целом постоянно их запугивали, делая жизнь невыносимой. Несмотря на то что политика польского правительства по отношению к этническому немецкому меньшинству была намного менее либеральной и терпимой, чем в Чехословакии, эти истории были гротескными преувеличениями, если не сказать чистой выдумкой. Со своей стороны нацисты, которые доминировали в политической жизни Данцига, поддерживали напряженность, провоцируя поляков и устраивая постановочные сцены для немецкой прессы, например, организуя жестокие нападения на польских сотрудников таможни и распространяя рассказы об их зверствах, когда те пытались защитить себя [1611] Behnken (ed.), Deutschland-Berichte, VI (1939), 546-60; Kershaw, Hitler, II. 197-201; Levine, Hitler’s Free City; Rudiger Ruhnau, Die Freie Stadt Danzig, 1919 — 1939 (Berg am See, 1979); Weinbeig, The Foreign Policy, II. 525-627, обширный рассказ о кризисе; Albert S. Kotowski, Polens Politik gegenüber seiner deutschen Minderheit 1919 — 1939 (Wiesbaden, 1998); и Martin Broszat, Zweihundert Jahre deutsche Polenpolitik (Frankfurt am Main, 1972 [1963]), 173-233, о трезвой оценке положения этнических немцев в независимой Польше; Christian Raitz von Frentz, A Lesson Forgotten: Minority Protection under the League of Nations: The Case of the German Minority in Poland, 1920 — 1934 (Munster, 2000), о международной ситуации. .