Ричард Эванс - Третий Рейх. Дни Триумфа. 1933-1939

Произвол и жестокость, иногда даже садизм охранников указывали на жестокость и садизм, которым подвергались они сами, когда проходили обучение перед вступлением в ряды СС. К концу 1930-х годов около 6000 эсэсовцев расположились в Дахау и 3000 — в Бухенвальде. Наряды охранников лагеря (гораздо меньшего размера) брались именно из этих подразделений, состоявших в основном из молодых людей, выходцев из низших классов: например, в Дахау это были дети фермеров, а в Бухенвальде к ним добавлялись некоторые молодые люди из мелкой буржуазии и рабочего класса. В большинстве своем с плохим образованием и уже привыкшие к физическим трудностям, они были приучены к тому, чтобы быть жесткими, привыкли, что во время обучения офицеры кричали на них, поливали руганью и оскорблениями, привыкли получать унизительные наказания, если у них что-то не получалось. Один из новобранцев СС позднее вспоминал, что любой, кто во время тренировок с оружием ронял патрон, должен был поднять его с земли зубами. В идеологических наставлениях, которые им давали, в основном подчеркивалась необходимость быть жестким перед лицом врагов немецкой расы, которых они должны были встретить в лагере. Оказавшись в лагере, они жили в бараках, отрезанные от остального мира, у них было мало развлечений, мало возможностей встретиться с девушками, они были обречены на каждодневную скуку. При таких обстоятельствах было неудивительно, что они жестко обращались с заключенными, поливали их вульгарными оскорблениями, подкрепляли чувство собственной значимости, назначая им по малейшему поводу тяжелые наказания, разгоняли свою скуку, придумывая разнообразнейшие жестокие шутки, или мстили за собственные физические унижения и трудности, обращаясь с ними так же; в конце концов, это был единственный способ воспитания и поддержания дисциплины, который они знали. Те, кто вступил в СС после 1934 года, в общем, конечно, знали, на что идут, поэтому они приходили уже с определенными идеологическими взглядами; однако каждый, кто не хотел участвовать в каждодневном причинении боли и запугивании в лагерях, вполне могли оттуда уволиться, многие так и делали, особенно в 1937 и 1938 годах, когда лагерный режим стал значительно жестче. Например, в 1937 году ряды СС покинуло около 8000 человек, включая 146 членов «Мертвой головы», 81 из них сделал это по собственному желанию. 1 апреля 1937 года Эйке издал приказ о том, что любой из членов этих подразделений, «кто не способен подчиняться и ищет компромиссов, должен уйти». Один из охранников, приступивший к своим обязанностям примерно в Пасху, в 1937 году попросил своего командира освободить его от должности после того, как он увидел, как избивают заключенных, и услышал крики из камер. Он сказал, что хочет быть солдатом, а не тюремным надзирателем. Его заставляли муштровать провинившихся узников, Эйке лично пытался заставить его передумать, но он был непреклонен, и 30 июля 1937 года его просьба была исполнена. Можно предположить, что те, кто остался, были глубоко привержены своей работе и не испытывали беспокойства или угрызений совести из-за страданий, которым подвергали узников [181] Там же, 113-32; Hans Buchheim, «Command and Compliance», in Krausnick et al., Anatomy, 303-96. .

Многие тысячи узников были освобождены из лагерей, в особенности в 1933—1934 годах. Один из старших чиновников сказал Вальтеру Поллеру, когда выдавал ему бумаги об освобождении: «Я знаю, что ты видел здесь такое, чего общество пока не может до конца понять. Ты не должен никому об этом рассказывать. Ты это знаешь, не правда ли? А если ты не послушаешься, ты снова окажешься здесь, и тогда ты знаешь, что с тобой произойдет» [182] Poller, Arztschreiber, 227. .

Заключенным было запрещено общаться с друзьями и родственниками, офицерам и надсмотрщикам не разрешалось говорить об их работе с посторонними. То, что происходило в лагерях, должно было быть покрыто пеленой тайны. Попытки обычной полиции и прокуратуры расследовать совершавшиеся в лагерях убийства обычно пресекались [183] Lothar Gruchmann, «Die bayerische Justiz im politischen Machtkampf 1933/ 34: Ihr Scheitern bei der Strafverfolgung von Mordfallen in Dachau», in Broszat et al. (eds.), Bayern, II. 415-28. . К 1936 году концентрационные лагеря оказались вне ограничений закона. С другой стороны, режим не делал никакой тайны из самого факта их существования. Открытие Дахау в 1933 году было широко освещено в прессе, а в дальнейшем появлялись истории о том, как туда отправляли коммунистов, марксистов, членов «Рейхсбаннера», угрожавших государственной безопасности; как в сотни раз увеличивалось количество заключенных; как отправляли на работы; и как не соответствовали действительности зловещие истории о том, что происходило в их стенах. Опубликованное в прессе предупреждение, чтобы люди не пытались заглядывать внутрь лагерей, что при попытке залезть на стену они будут застрелены, только усиливало всеобщий страх, и было похоже, что эти истории будут распространяться [184] См. различные репортажи, переизданные в Kimmel, «Das Konzentrationslager», 356-8. . Происходившее в лагерях было просто безымянным ужасом, который был еще сильнее из-за того, что о его реальности можно было догадаться по изувеченным телам и душам тех, кто оттуда выходил. Это было практически единственное ужасающее указание на то, что происходило с людьми, которые участвовали в политическом сопротивлении или проявляли политическое инакомыслие, или, до 1938—1939 годов, отступали от норм поведения, которых должны были придерживаться граждане Третьего рейха [185] Sybil Milton, «Die Konzentrationslager der dreissiger Jahre im Bild der in- und ausländischen Presse», in Herbert et al. (eds.), Die nationalsozialistischen Konzentrationslager, 135-47; Falk Pingel, «Konzeption und Praxis der nationalsozialistischen Konzentrationslager 1933 bis 1938. Kommentierende Bemerkungen», там же, 148-66, особенно 157-60. .

Нигде нацистский террор не проявился с такой очевидностью, как в растущем и крепнущем гестапо с его зловещей репутацией. С тех пор как было покончено с первой волной массовой жестокости среди штурмовиков, роль полиции в выслеживании и аресте политических и других преступников стала для репрессивного аппарата режима ощутимо важнее. Гестапо очень быстро получило почти мистический статус всевидящей и всезнающей силы, обеспечивающей государственную безопасность и правопорядок. Люди вскоре начали подозревать, что у них были агенты в каждой пивной или клубе, были шпионы у каждого рабочего места на каждой фабрике, информаторы таились в каждом автобусе и трамвае, стояли на каждом перекрестке [186] Цитируется по разным современным источникам в Klaus-Michael Mallmann and Gerhard Paul, «Omniscient, Omnipotent, Omnipresent? Gestapo, Society and Resistance», in David F. Crew (ed.), Nazism and German Society 1933 — 1945 (London, 1994), 166-96, также 167-9; и в Robert Gellately, The Gestapo and German Society: Enforcing Racial Policy 1933 — 1945 (Oxford, 1990), 4-8. . На самом деле все было совсем не так. Гестапо было очень маленькой организацией с небольшим количеством наемных агентов и информаторов. В городе кораблестроителей Штеттин в 1934 году был всего 41 сотрудник гестапо, столько же, сколько во Франкфурте-на-Майне; в Бремене в 1935 году было только 44 сотрудника гестапо, а в Ганновере — 42. В марте 1937 года в окружном отделении на Нижнем Рейне, контролирующем 4 миллиона человек населения, был только 281 агент в штаб-квартире в Дюссельдорфе и различных местных подразделениях. Эти люди, вопреки легендам, были вовсе не фанатичными нацистами, а профессиональными полицейскими, поступившими на службу еще при Веймарской республике, а в некоторых случаях даже раньше. Многие из них считали себя прежде всего профессионалами с хорошей подготовкой. Например, в Вюрцбурге только руководитель отделения гестапо и его заместитель к концу января 1933 года вступили в НСДАП; остальные держались в стороне от политики. При этом в 1939 году из 20 000 сотрудников гестапо по всей Германии только 3000 были также членами СС, хотя с самого начала существования Третьего рейха их организацией руководил глава СС Генрих Гиммлер [187] Mallmann and Paul, «Omniscient, Omnipotent, Omnipresent?», 174-7. .