Коллектив авторов Биографии и мемуары - Герои Краснодона

— Кто там?

— Это я, Коля!

— Ты одна, мама?

— Одна.

Только я вошла, он радостным шопотом сообщил:

— Мамочка! Сергей пришел!

Я так и обомлела. Вбегаю в комнату. Сидит Сергей, за руку держится.

— Что с тобой, Сереженька?

— Так, пустяки, ранили немного.

Потом он мне рассказал:

— Когда мы с сестрами, Надей и Дашей, 15 января перешли линию фронта, я пошел в разведуправление. Там меня проверили и по моей настойчивой просьбе направили в воинскую часть, которая в то время наступала на город Каменск. Девять дней я работал в разведке этой части. 24 января завязался ожесточенный бой на подступах к Каменску. Меня и еще нескольких товарищей направили разведать огневые точки противника. Операция была неудачной. Нас окружили. Многих убили, а меня ранили. Я кое-как вырвался. Только к своим итти было нельзя, и я пошел по направлению к городу. Так как я был в штатской одежде, то на меня особенного внимания не обращали.

Иду и вижу — на повороте стоят немцы. Быстро заскакиваю в хату. Там никого. Хватаю какое то ведро и спокойно выхожу на улицу. Немцы, которые стояли на повороте улицы, заставили меня носить им воду на кухню. Очевидно, приняли меня за местного жителя. Рана страшно болела, рукав пропитался кровью, заледенел. Но я терпел. А потом к вечеру вышел из города и вот пришел к вам…

Он стал просить меня, чтобы я его отвела домой.

— У тебя дети. Найдут здесь меня, расстреляю вместе со мною и вас.

Я переодела его в женское платье, укутала большим теплым платком и на второй день отвела домой. Побыл он дома всего лишь сутки, и предатели выдали его.

Что я знаю о деятельности «Молодой гвардии»?

Первую листовку я нашла под дверями в декабре или ноябре 1942 года. После этого еще раза четыре находила листовки, написанные от руки. В них сообщалось о наступлении Красной Армии под Сталинградом, Воронежем.

В январе, не помню, какого числа, знаю, что был канун крещения — пошла я в церковь, решила помянуть моих умерших родственников. Написала их имена, завернула в картоночку и передала священнику. Помянул он родственников моих, а после дьячок картонки нам возвратил. Развернула я свою картонку — гляжу, а в ней, кроме моей записки, другая лежит. Читаю: «Как мы жили, так и будем жить. Как мы были, так и будем под сталинским знаменем».

М. Тюленина

Утром 1 января 1943 года к нам на квартиру зашел Сергей Тюленин и сообщил, что в городе начались аресты членов «Молодой гвардии».

Я сильно встревожилась. Валерии дома не было. Я пересмотрела все ее книги, вещи, документы. Отложила, чтобы уничтожить или получше припрятать все то, что могло вызвать подозрение или послужить уликой.

Вскоре пришел еще — один молодогвардеец — Остапенко, здоровый, красивый, черноволосый юноша. Обычное спокойствие его покинуло. Он волновался, и яркий румянец выступил у него на щеках. Остапенко сказал, что Валерия в безопасности, и попросил отдать ему тексты листовок, бланки комсомольских билетов, плакаты, гранаты, аммонал. Я все передала ему. Он ушел, и я вслед за ним вышла на крыльцо. Ночь была темная-темная… Слышу вблизи тихий, едва уловимый шорох. Стала всматриваться и заметила в углу двора силуэты. Раздался протяжный свист. Так свистела только моя дочь, и я уверенно пошла через двор.

Это были Валерия и Сергей Тюленин. Они сообщили мне о своем намерении перейти фронт. Я одобрила их решение и просила их быть как можно осторожнее.

Темнота все сгущалась. Мы стояли в углу двора, тесно прижавшись друг к другу, отдаляя минуту расставанья. Наконец я тихо сказала ребятам: «Пора уходить!» Простилась с Валерией. Сергей также обнял и поцеловал меня. Мне показалось, будто отрывают от меня кусок живого тела; сердце заныло сильнее, к горлу подкатил комок. Но я не плакала: мне не хотелось их расстраивать.

В это время послышались отдаленные шаги. Я еще раз попрощалась, поспешила в квартиру и закрыла за собою дверь.

Вскоре раздался стук.

— Откройте! Полиция.

Ну, думаю, началось…

В квартиру вошли помощник начальника полиции, изменник и продажная душа З., полицейский и еще один немец. З. спросил: «Где дочь?» Я ответила, что она ушла в село менять вещи. Последовали вопросы: с кем, куда я что она с собой взяла? Я ответила, что накануне вечером мы с ней говорили об этом, но куда она пойдет и с кем — об этом мы не договаривались; нас интересовало больше, что и как можно выгодней променять. Утром, говорю, я ушла на базар, а когда возвратилась домой, дочери уже не было.

Полицейские произвели обыск, перевернули в доме все вверх дном. З. все твердил, что вина моей дочери совсем незначительна, и что самые главные признались уже во всем, их только слегка отшлепали и отпустили, и что Валерия нужна, мол, как свидетель. З. давал слово честного человека, что если я скажу, где Валерия, то полиция никогда не приблизится к моей квартире и Валерия будет спокойно жить в Краснодоне, а не скитаться где-то.

Как-то помимо воли у меня вырвалась фраза:

— А вообще есть ли у вас честное слово?

Побледнел изверг; его маленькие, быстро бегающие глаза налились кровью. Он выхватил наган, приблизил его к моему лицу и, топнув ногой, закричал:

— Ах, ты… Пристрелю! Собирайся немедленно. В полиции ты будешь говорить по-другому. Мы тебе сумеем развязать язык!

Я была очень спокойна. Оделась и стала прощаться с Люсей (моей второй дочерью). Ни она, ни я не плакали, хотя было очень тяжело и слезы навертывались на глаза.

З. снова заговорил мягко и вкрадчиво:

— Вот видите, к чему приводит ваше упорство! Вы губите сразу двоих детей: одну обрекаете на скитания, а вторую — на голодную смерть. Подумайте об этом, время еще есть.

Я снова повторила, что ничего не знаю. Он поднялся и приказал следовать за ним, пригрозив:

— Посмотрим, что вы скажете нам в полиции.

Мы вышли. На дворе поднялся ветер: мокрый и колючий снег залепил лицо. Все улицы и закоулки города я хорошо знала. У меня мелькнула мысль о бегстве, но, вспомнив о Люсе, я твердо пошла вперед.

В полиции меня обыскали, зарегистрировали, затем повели в кабинет к начальнику.

Кабинет был ярко освещен. За столом, в большом кожаном кресле, развалившись, сидел начальник. На столе лежали плети: толстые, тонкие, широкие, как ремни, со свинцовыми наконечниками. Слева от начальника сидел З. и заискивающе улыбался.

У дивана стоял Земнухов. Он был без очков и казался больше обычного сутуловатым. Глаза красные, веки сильно воспалены. На лице ссадины и кровоподтеки. На полу лежало его пальто. Вся одежда на нем была в крови, рубашка на спине прилипла к телу. На полу краснели большие кровавые пятна. Эта картина произвела на меня страшное впечатление. Я сжала кулаки и невольно сделала шаг назад.