Коллектив авторов Биографии и мемуары - Герои Краснодона

Вдруг раздался страшный крик. Громова перестала читать.

— Начинается, — сказала она.

Стоны и крики все усиливались. В камере была гробовая тишина. Так продолжалось несколько минут Громова, обращаясь к нам, твердым голосом прочла:

Кто-то вздохнул и сказал:

— Трудновато добить этих гадов!

— Ничего, — ответила Громова, — нас миллионы! Все равно победа будет за нами.

Шура Бондарева — шатенка среднего роста, с карими глазами и приятными чертами лица — прекрасно пела и танцевала. Часто по вечерам мы просили Шуру что-нибудь спеть. В песни она вкладывала столько чувства, что каждое слово песни принимало какой-то особенный смысл.

В смежной камере сидел брат Шуры. Как-то раз она приблизилась к стене этой камеры и сказала:

— Сейчас спою для брата его любимую песню. Может быть, — прибавила она задумчиво, — он будет слушать меня в последний раз!

Она запела и под конец не выдержала, залилась слезами. Мы все молчали, опустив головы. Шура быстро успокоилась и сказала:

— Не люблю я хлюпиков и сама себя ненавижу, когда потечет эта соленая водичка. — Глаза у нее заблестели, и она запела какую-то веселую песню, затем предложила: — Давайте все вместе споем что-нибудь!

Мы запели любимую песню Ильича «Замучен тяжелой неволей». Пели хорошо, с душой, пели до тех пор, пока не застучал полицейский.

Камера была очень мала, но мы становились тесно к стенам, и Шура почти на одном месте умудрялась танцовать. В ее танцах было много изящества и красоты.

Дубровина Шура — плотная, среднего роста блондинка, круглолицая, с голубыми глазами. О себе никогда ничего не говорила, всегда успокаивала других и больше беспокоилась об окружающих. Подойдет бывало, прижмется, погладит волосы или руку и скажет:

— Не нужно плакать! Вон у Марии Андреевны ребенок совсем на улице один, и то она не плачет… Ну, успокойтесь! — Голос у нее делался нежным, просящим. Она говорила: — Поймите, ведь нашим родным гораздо тяжелее они, бедные, не знают, что с нами. Да то ли им придется еще пережить!

Ей всех было жалко, но врагов она умела ненавидеть. Когда она говорила о немцах, то все в ней кипело. Это была глубоко впечатлительная натура.

Наступила середина января. Наши войска быстро продвигались вперед. В камеру доносился шум машин, на которых убегали фрицы.

Как-то вечером стали вызывать арестованных из камер. Из нашей камеры вызвали Соколову и меня. Дубровина бросилась ко мне на шею, заплакала:

— Что это, освобождение или смерть?

Все очень волновались.

В коридоре в одну шеренгу была построена молодежь и против каждого комсомольца стоял немец. Таким образом получилось две шеренги. Расстояние между шеренгами — один шаг. Переводчик держал какую-то бумагу в руках. Начальник тюрьмы суетился. Когда я появилась на пороге, он схватил меня за плечи, толкнул к выходу и сказал:

— Иди, иди отсюда!

Я выбежала на двор и не верила своему освобождению. На дворе стояла машина и подавала короткие сигналы. Видно было, что немцы торопились.

Я побежала домой. Мне казалось, что кто-то догоняет меня, что меня снова поймают и посадят в эту вонючую дыру…

Молодогвардейцев же палачи сбросили в шурф шахты. Свидетелем жуткой расправы был сторож. Он рассказывает, что три дня из шурфа доносились стоны…

М. Борц

…Части Красной Армии движутся в сторону Каменска. По улице одна за другой проходят машины. Пыль не успевает садиться и висит в воздухе, точно дымовая завеса. Красная Армия уходит…

На сердце становится тоскливо и больно. Кажется, как будто от тебя отрывают что-то родное, любимое, и всего этого жаль до слез. Но я не плачу, а только с грустью смотрю вслед уходящим и со страхом думаю о будущем.

20 июля я проснулась на рассвете. Издалека доносился глухой шум моторов. В город вошли немцы. Не успели они обосноваться в городе, как начали «охотиться»: забирали у населения все, что им только нравилось. Затем начались массовые расстрелы коммунистов и евреев. Я боялась за отца. А тут еще мы узнали, что на нас сделано два доноса в полицию. И мы решили, что папа должен уйти.

Через несколько дней он, измученный, полуслепой, пошел, куда глаза глядят. А я стояла и глядела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся. Страшно тяжело было на душе. Вереницей проносились мысли в голове:

«Еще сегодня этот человек имел семью, дом, детей, а теперь, как бездомная собака, должен скитаться по земле, кишащей врагом. А сколько замучено, повешено, растерзано ни в чем не повинных советских людей!»

От этих мыслей ненависть во мне забила ключом. Захотелось беспощадно мстить врагам, разрушившим нашу счастливую жизнь. И когда, через несколько дней, Степан Сафонов познакомил меня с Сергеем Тюлениным, рассказал об Олеге Кошевом и его прекрасном замысле создания подпольной антифашистской организации, я с большой радостью приняла предложение вступить в «Молодую гвардию».

Вскоре началась мобилизация молодежи в Германию. Немцы ложью и лестью пытались склонить молодежь к отъезду в Германию. Перед нами встала задача — разбить все уловки врага. Мы решили написать листовки и рассказать в них всю правду о подлых замыслах фашистов. И мы написали от имени штаба подпольной организации (ШПО) такую листовку:

Не верьте той лживой агитации которую проводят шуцманы и полиция. Каждое их слово наполнено ложью. Они хотят вас завербовать для каторжных работ на рудниках, заводах. Не попадайтесь на удочки немецких подпевал и не верьте их лживой агитации. Становитесь в ряды защитников своих прав, своих интересов. Бейте, громите, уничтожайте фашистов в тылу!

ШПО».

Вслед за первыми листовками последовали другие. Затем мы начали записывать сводки Совинформбюро. Жители Краснодона, читая эти сводки, стали еще тверже верить, что Красная Армия скоро придет и освободит их от фашистов.

Однажды я видела, как по улице гнали толпу военнопленных — грязных, оборванных, голодных людей. Жители выносили хлеб и бросали прямо в толпу. Конвоиры кричали, стреляли, а толпа все шла, и ничем ее нельзя было остановить. Когда пленные проходили через переезд, один мужчина из толпы крикнул:

— Товарищи, крепитесь! Час расплаты близок, скоро солнце взойдет и над Краснодоном.

Все это было очень похоже на демонстрацию. В это время я тоже стояла возле переезда. Сердце было переполнено ненавистью к поработителям. Я с нетерпением ждала заданий от организации…